Бывший глава ФГБНУ «НИИ глазных болезней» Вардан Мамиконян до сих пор никак не комментировал случившуюся в научно-клиническом центре оптимизацию и развернувшийся вокруг кадровых решений ФАНО скандал, хотя и оказался основным фигурантом этих событий. Директор НИИ был уволен 2 апреля 2018 года одним днем – после 40 лет работы и двух лет руководства офтальмологическим центром. В эксклюзивном интервью Vademecum профессор Мамиконян рассказал о том, какие претензии предъявили ему представители ФАНО и почему он не собирается оспаривать свою отставку.

– Нет. На конференции, о которой вы говорите, я не присутствовал, никаких писем и обращений не писал. Хотя, конечно, мне больно, так как я невольно ощущаю свою ответственность за то, что люди пострадали, и, так или иначе, это обусловлено и моим увольнением. Но я решил высказаться открыто, именно для того, чтобы обозначить свою позицию, поскольку поднялась шумиха и начала транслироваться информация, во многом некорректная. Еще раз – к тем активностям, которые начались после моего увольнения, я отношения не имел, хотя, безусловно, был о них осведомлен. С тех пор, как 2 апреля получил приказ о своем увольнении, я ни разу не появился в институте.

Вместе с тем считаю необходимым заявить о недостоверности информации в одной из публикаций о том, что меня якобы уволили из НИИ с формулировкой «в связи с утратой доверия», то есть по статье 193 Трудового кодекса РФ, применение которой требует в обязательном порядке предъявления весьма серьезных, документально подтвержденных оснований для увольнения. Я делаю на этом акцент, поскольку данная формулировка увольнения, безусловно, затрагивает репутацию любого руководителя. На самом же деле данная информация не соответствует действительности, поскольку, согласно приказу ФАНО от 2 апреля 2018 года, я был уволен без предъявления каких-либо оснований по статье 278 Трудового кодекса РФ. Дело в том, что данная статья действительно позволяет учредителю без всяких объяснений и обоснований уволить руководителя организации одним днем.

– Как это случилось?

– Все произошло абсолютно неожиданно. Поскольку это был понедельник, я проводил утреннюю планерку, и как раз в этот момент мне позвонила секретарь и сообщила, что меня ожидает сотрудник управления кадров ФАНО. Я пришел в приемную, представитель из агентства показал мне приказ о прекращении моего трудового контракта. Спустя пару часов состоялась встреча с уже назначенным врио, моим заместителем Григорием Викторовичем Ворониным, где мне было заявлено, что к следующему дню необходимо освободить кабинет. Я был, конечно, шокирован как самим приказом, так и формой его реализации: как директору, который имеет миллион обязанностей, можно так быстро освободить кабинет? Попросил больше времени. Потом почувствовал себя не очень хорошо, как оказалось, у меня случился гипертонический криз, поехал домой, но по пути все-таки свернул в больницу. Там мне все быстро купировали, и в клинике я пробыл всего пару дней. Оттуда позвонил в институт, сообщил, что у меня все в порядке и что я скоро выйду на работу, чтобы никто не заподозрил, что это какая-то уловка с моей стороны. К концу недели я приехал, освободил кабинет, передал все дела и после этого в институте не появлялся. Так что при дальнейших увольнениях сотрудников НИИ я уже не присутствовал.

– Ваши бывшие подчиненные говорят, что приблизительно за две недели до вашего увольнения коллектив написал письмо в ФАНО с просьбой продлить ваши полномочия. Зачем это было сделано?

– Срок моего контракта как директора НИИ истекал 5 мая этого года. Продление полномочий руководителей учреждений, подведомственных ФАНО, имеет определенную процедуру. Собирается коллектив института, ставится вопрос о продлении полномочий директора, и коллектив голосует. Поэтому было организовано такое собрание, где все высказались единогласно за мою кандидатуру, можно сказать, прямо как в брежневские времена. Один, правда, решил «схохмить» и проголосовал против, по его словам, для «разбавления» кворума. Мы оформили протокол собрания, отправили в ФАНО вместе с моим заявлением о продлении полномочий, но никакого ответа не последовало. И вдруг неожиданно спустя две недели сотрудники отдела кадров агентства пришли в институт с приказом о моем увольнении.

– Неужели не было никаких предпосылок?

– Предпосылки, конечно, были. Где-то в начале февраля к нам была направлена внеплановая комплексная проверка ФАНО, комиссия проработала у нас вплоть до 7 марта. Было выявлено достаточно большое количество недостатков, основная часть которых сводилась к неправильному оформлению документации, зафиксированным нарушениям дисциплины и рабочего режима со стороны отдельных сотрудников, отсутствию инвентарных номеров на оборудовании и так далее. Однако наряду с этим были предъявлены серьезные обвинения в том, что под моим руководством институт лишился некой предполагаемой выгоды, или, говоря юридическим языком, имела место «упущенная выгода». Нами был составлен и направлен в ФАНО ответ с возражениями по всем пунктам обвинения. Позже по итогам проверки в ФАНО состоялся совет, на котором вместе со мной были наш юрист и бухгалтер. Мы признали все, что касалось нарушений в оформлении документов, заверили, что примем меры в отношении дисциплинарных нарушений. Но другие серьезные обвинения мы, конечно, признать не могли, поскольку для них не было никаких оснований.

– Почему в ФАНО посчитали, что НИИ при вашем руководстве упустил выгоду?

– Были две серьезные претензии. Первая заключалась в том, что директор арендующей у нас площадь оптики Акоб Багдасарян совмещал руководство компанией, учредителем которой являлась моя дочь [по данным СПАРК-Интерфакс, Юлия Мамиконян владеет 50% ООО «Оптико». – Vademecum]. На самом деле этот человек выступает управляющим в целом ряде компаний, связанных с оптическим бизнесом. Моя дочь и ее партнеры привлекли его к управлению их компанией какое-то время назад в качестве антикризисного менеджера, когда в их бизнесе не все пошло хорошо, и я даже не знал об этом. Кроме того, ее компания уже давно не является действующей. И потом, конфликт интересов мог бы проявляться в том, что я предоставил этой оптике некие благоприятные условия аренды. Но уровень арендной платы на территории НИИ как федерального государственного учреждения определяется не мной, а независимой организацией. Более того, самой комиссией ФАНО было определено и отражено в акте проверки, что стоимость аренды для этой организации даже превышает средний уровень для такого типа помещений в таком районе Москвы. Да, с этой оптикой были определенные проблемы, задолженности по арендной плате, мы, как и положено, составляли официальные обращения к ним с требованием произвести оплату, но это рутинная ситуация во взаимоотношениях с арендаторами – у многих случаются периодические задержки. В общем, здесь не было никакого криминала.

Вторая претензия касалась взаимоотношений НИИ с другим нашим арендатором – компанией «Центр восстановления зрения», специализирующейся на оказании услуг офтальмологического профиля. У этой организации с НИИ оформлен договор аренды. Кроме того, у них есть возможность приобретать достаточно дорогое оборудование, которое они нам предоставляют в пользование для совместной научной работы. Но главное, что эта организация появилась у нас более 20 лет назад, во многом по инициативе основателя института профессора Краснова [Михаил Краснов возглавлял НИИ с 1974 по 2001 год. – Vademecum]. С тех пор у нас проходило много проверок, в том числе Минфина, Счетной палаты, и никаких претензий по поводу этого сотрудничества ни у кого никогда не возникало.

– Вы лично или ваши подчиненные имели отношение к управлению этими компаниями или, может быть, участвовали в них как учредители?

– Нет, и еще раз нет. Мы достаточно тесно работаем с «Центром восстановления зрения», часть научных исследований выполняется на принадлежащем компании оборудовании, а это кандидатские, докторские диссертации. Я выступаю их научным консультантом. У нас даже в договоре с этой организацией прописано, что они оказывают нам некую помощь в виде предоставления возможности использования оборудования, мы в свою очередь вовлекаем центр в научно-исследовательскую тематику, в научные публикации. Но этим все всегда и ограничивалось.

– Участники совета в ФАНО вняли вашим аргументам?

– Обо всех не скажу, но некоторые из них искренне удивлялись: «Действительно, какой тут повод для обвинений?» После заседания нас попросили выйти, чтобы представители ФАНО смогли принять консолидированное решение, а когда мы вернулись, нам объявили: «По результатам оценки комиссии было принято решение наложить дисциплинарное взыскание на руководителя организации». То есть на меня. Никаких других комментариев не было. Позже я получил решение совета уже в письменном виде примерно с таким же содержанием. И только тогда коллектив начал принимать меры – направили письмо в администрацию Президента РФ и президенту РАН с просьбой разобраться в ситуации. В письме мы попытались объяснить, что недостатки, выявленные работавшей в феврале комиссией, не носят криминального характера, что никакой упущенной выгоды в НИИ нет, наоборот, мы демонстрируем рост по всем показателям. Но уже в начале апреля меня уволили.

– Какие именно показатели деятельности НИИ росли?

– Позитивная динамика была практически по всем ключевым параметрам. Возьмем, например, доходы. Дело в том, что на протяжении всей истории института бюджетные субсидии традиционно превышали доходы института от оказания ВМП, медпомощи за счет средств ОМС, платных услуг. Их объем всегда был больше. И вот впервые в 2017 году мы добились того, что наши собственные заработки превысили дотации, при этом разница составила порядка 100 млн рублей. Рост демонстрировали наши производственные показатели по лечебной практике, по научной работе, стало гораздо больше научных публикаций. Если всегда средний показатель количества публикаций на одного научного сотрудника у нас был на уровне 0,3-0,4, то в 2017 году этот коэффициент приблизился к единице.

– Как складывались ваши взаимоотношения с ФАНО все то время, что вы руководили НИИ?

– Сказать, что все было хорошо, наверное, нельзя. В 2016 году коллектив НИИ практически единогласно выбрал меня директором института. Примерно за 2,5 месяца до окончания срока моих полномочий, где-то в феврале 2017 года, на сайте ФАНО появилось объявление о выборах нового директора НИИ. Мы все, конечно, были ошарашены, нас ведь никто не предупредил о предстоящих выборах. А такое объявление автоматически означало, что я должен сложить с себя директорские полномочия – к тому времени я уже перешагнул возрастной порог в 65 лет и мог сохранить пост только через процедуру продления полномочий, участвовать в выборах уже не имел права.

– И как же вам удалось остаться на своем месте в прошлом году?

– Поднялся шум, коллектив обращался в ФАНО и другие организации, в результате мои полномочия продлили еще на год.

– Как вы строили взаимодействие с агентством после этого?

– С того времени я всячески пытался наладить отношения с агентством, вступить в конструктивный диалог. Прошлый год был достаточно сложным: нам поставили множество задач, в том числе по оптимизации штата научных сотрудников, лечебных кадров. Было много совещаний в ФАНО, на одном из которых мне рекомендовали взять двух заместителей из числа сотрудников института – Григория Викторовича Воронина и Марию Викторовну Будзинскую. Это была обоснованная рекомендация, поскольку действительно предстояла большая работа. Я согласился, и заместители были назначены. Они начали функционировать, у нас было много задач: помимо грядущей оптимизации, мы должны были внедрить эффективные контракты, выполнить майские указы президента и многое другое. Нам все удалось сделать, в том числе поднять сотрудникам зарплату до обозначенного в указах уровня, и, конечно, такого развития событий я совсем не ожидал.

– Около года назад в отрасли обсуждалась вероятность слияния НИИ глазных болезней им. Гельмгольца с одним из крупных госучреждений офтальмологического профиля. На ваш взгляд, такой план слияния мог стать причиной действий ФАНО?

– За это время было очень много разговоров, и та версия, о которой вы говорите, не единственная из тех, что я слышал. Но доподлинно мне об этом ничего неизвестно. Я могу говорить только о фактах и не считаю себя вправе высказывать какие-либо предположения в этом контексте.

– Сейчас, когда ФАНО упразднили, вы предпримете попытку вернуться в НИИ?

– Вернуться в НИИ, как объяснили мне юристы, я смогу только в одном случае – если приказ о моем увольнении будет признан незаконным в суде. В новых выборах участвовать я не имею права в связи с возрастными ограничениями. Но в суд идти не планирую. Сейчас я занят – рассматриваю новые предложения о работе.