Новосибирский научно-исследовательский институт патологии кровообращения им. академика Е.Н. Мешалкина встретил юбилейный для себя 2017 год в новом статусе: еще в прошлом ноябре Минздрав России издал приказ о переименовании института в Сибирский федеральный биомедицинский исследовательский центр. Теперь, помимо лечения заболеваний сердца и сосудов, Центр им. Мешалкина начнет развивать нейрохирургию, онкологию, ядерные и клеточные технологии целенаправленно, опираясь на соответствующие административно-финансовые ресурсы. Курировать деятельность новосибирского предприятия будет попечительский совет под руководством главы ГК «Ростех» Сергея Чемезова. О трудных метаморфозах и открывающихся перспективах Vademecum рассказал директор центра Александр Караськов.
«КАК ЭТО МОЖЕТ РАБОТАТЬ, Я ПРОЧУВСТВОВАЛ В КАЛИФОРНИИ»
– Зачем центру понадобился новый статус?
– Уровень НИИ мы переросли 10 лет назад, когда стали многофункциональным центром, практикующим симультанные и сочетанные технологии на стыке кардиохирургии, онкологии и нейрохирургии. Работа по созданию федерального биомедицинского исследовательского центра на базе ННИИПК им. академика Е.Н. Мешалкина велась совместно с правительством и Министерством здравоохранения РФ с 2007-го. Идею поддержали, но реализовать ее и провести переформатирование не удалось. В 2012-м переговоры возобновились, и вот, наконец, в конце прошлого года мы получили новый статус. Теперь мы намерены трансформировать НИИ в кластер, развивающий четыре-пять мощных площадок – институт новейших кардиохирургических технологий, куда войдут хирургия новорожденных и все открытые операции на сердце и сосудах, институт интервенционной и эндоваскулярной кардиологии, институты нейрохирургии и онкологии, а также центр персонифицированной и трансляционной медицины. Конечно, мы не будем создавать отдельные бухгалтерии на каждый институт – все будет внутри одного учреждения. Иными словами, новым статусом мы просто зафиксировали то, что и так развивали в последние 15 лет. Правительство России и Минздрав обещали нам всестороннюю поддержку, а кроме того, в прошлом году мы сформировали попечительский совет центра, который возглавил глава госкорпорации «Ростех» Сергей Чемезов. На июнь запланировано первое заседание совета, которое намерены посетить заместитель председателя правительства Аркадий Дворкович и министр здравоохранения Вероника Скворцова, и тогда мы представим стратегию развития нашего центра на ближайшие годы.
– Почему попечительский совет возглавил Сергей Чемезов? Вы планируете сотрудничать с «Ростехом»?
– Мы дружим и работаем с корпорацией уже больше 15 лет, обмениваемся технологическими наработками, консультируемся. Когда два года назад Сергей Викторович был у нас и мы предложили ему возглавить попечительский совет центра, он сформулировал свое согласие примерно так: «Ну это же моя родная Сибирь, конечно!» В прошлом году, 9 ноября, был подписан приказ о создании совета, куда помимо Чемезова вошли замминистра здравоохранения Татьяна Яковлева, губернатор Новосибирской области Владимир Городецкий, депутат Госдумы и наш друг Александр Карелин, многие выдающиеся ученые, политические и общественные деятели. Что касается сотрудничества с «Ростехом», то новые идеи на самом деле есть. Сейчас мы планируем совместно с госкорпорацией создать биомедицинский парк, в котором будут вестись разработки в области персонифицированной и клеточной медицины.
– Что это будут за проекты?
– Новейшие технологии, медицинские изделия и препараты – в тех направлениях, на которых специализируется наш центр. В долгосрочной перспективе хотим сформировать конкурентоспособный сектор отечественных медицинских технологий, увеличить объем высокотехнологических медицинских услуг, снизить себестоимость лечения и улучшить его результаты, для начала – в Сибири. Мы надеемся, что совместно с госкорпорацией вплотную приступим к этой работе сразу после того, как будет утверждена новая концепция развития центра. Но некоторые высокотехнологичные проекты мы реализуем и самостоятельно. В этом году в центре Новосибирска начали строительство ПЭТ-центра, который будет обслуживать не только город и область, но и Омск, Барнаул, Кемерово. Воплощение этого замысла – во многом заслуга министра здравоохранения.
В прошлом году состоялась IX встреча российско-венгерской межправительственной комиссии под председательством Вероники Скворцовой и Петера Сийярто, главы МИД Венгрии, на которой Веронике Игоревне удалось убедить венгерских инвесторов поддержать проект. В итоге состоялось подписание международного соглашения, давшего старт практическим действиям.
– Ваш проект по клеточной медицине – это стартап или уже зрелое предприятие с каким-то результатом?
– Нами уже создано более 120 клеточных линий, в том числе для лечения орфанных заболеваний. Мы работаем со многими известными учеными, например, с биофизиком Константином Агладзе, получившим мегагрант на разработки в области клеточных технологий. Сегодня можно сказать о долгосрочном сотрудничестве между нашим центром и лабораторией профессора Агладзе в МФТИ, лабораторией Закияна в Институте цитологии и генетики СО РАН, лабораторией Лактионова в Институте химической биологии и фундаментальной медицины СО РАН. В этой кооперации осуществляются разработки международного уровня в области моделей генетических заболеваний, в том числе сочетанных патологий, генной и тканевой инженерии, работа с плюрипотентными клетками. На данном этапе мы выходим за пределы доклинических исследований – на этап практического применения.
– Вы возглавили Центр им. Мешалкина в конце 90-х – уже тогда НИИ был одним из отечественных лидеров по количеству операций на сердце и сосудах. Зачем понадобилось расширение компетенций в сфере нейрохирургии и онкологии?
– Так сложилось, что в Сибири уже в то время действовали 17 кардиохирургических центров, в том числе работающих в составе областных больниц. Хорошая база была в Барнауле, Красноярске, Омске. И я прекрасно понимал, что договориться с регионами, чтобы они направляли пациентов, невозможно. Максимум, что они могли сделать, –прислать неоперабельного пациента со множественными осложнениями. Мы были на грани того, чтобы задохнуться в потоке больных с тяжелыми сочетанными заболеваниями, уже перенесших две-три операции. Я понял, что к таким пациентам подход должен быть особый. Но у нас в стране почти не было работ, посвященных сочетанным заболеваниям. Единичные примеры – у академика Рената Акчурина, академика Михаила Давыдова. В конце 90-х я посетил Южно-Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе и познакомился с главным кардиохирургом профессором Старнсом. Мы много говорили о развитии симультанных (сочетанных) патологий, беседовали о гибридных технологиях. При повторном визите в Калифорнию в 2003-м я увидел работу созданного там центра симультанных технологий с гамма- и киберножами. И для меня это была своего рода экспериментальная площадка, где я прочувствовал, как это может и должно работать. Потом уже начал реализовывать эти идеи у себя.
Фото: ФГБУ «СФБМИЦ им. ак. Е.Н. Мешалкина»
«НАШИ РЕЗУЛЬТАТЫ БЫЛИ ЛУЧШЕ, ЧЕМ У НЕМЦЕВ, ГОЛЛАНДЦЕВ, АМЕРИКАНЦЕВ»
– С Калифорнией понятно, но каким образом американскую практику можно было повторить в новосибирском НИИ?
– Мы всячески старались диверсифицировать свою клиническую работу. В России не было условий для наращивания потока операций, поэтому с 90-х годов мы начали сотрудничать с Китаем. Началось с того, что мы помогли им в развитии гипотермии, то есть операций на сердце и сосудах без применения искусственного кровообращения, но с помощью охлаждения тела пациента до 25-26 градусов. Потом китайцы стали бывать у нас, им многое понравилось, и они попросили помочь создать им сеть центров сердечно-сосудистой хирургии. Наша бригада хирургов выезжала на два-три месяца в Китай, чтобы там оперировать, обучать местных специалистов, внедрять новые технологии. Естественно, все за счет принимающей стороны. Там мы открыли для себя свободный рынок и поняли, что такое конкуренция. Вместе с нами приезжали немцы, голландцы, американцы. Но наши результаты были намного лучше, чем у представителей других школ. А в Китае все очень жестко: если в отделении умер даже один ребенок, оттуда сразу уходят все пациенты и больше там никогда не появляются. Поэтому длительные контракты с американцами и европейцами рассыпались в течение года. А мы проработали с Китаем до 2009 года, когда регулярные поездки туда прекратились. К тому времени у нас самих уже начался большой поток операций, врачи хорошо зарабатывали, и никто не хотел ради денег уезжать от семьи на два-три месяца. Но с китайцами мы дружим и работаем до сих пор.
– Сколько времени понадобилось, чтобы внедрить в практику центра сочетанные хирургические технологии?
– Это заняло годы. Я обсуждал свою идею с Александром Николаевичем Коноваловым, гуру мировой нейрохирургии, который хотел, чтобы мы на базе своего института создали нейрохирургический центр. Как-то он пообещал мне: «Я добьюсь того, что Зурабов это одобрит». Александр Николаевич пошел к министру Михаилу Зурабову, тот – к президенту, президент дал добро, и в 2006 году мы стали «номером один» в очереди на запуск федерального центра нейрохирургии. Но потом Сергей Собянин, практически перед своим уходом с поста губернатора Тюменской области, уговорил президента, чтобы первый нейрохирургический центр был построен именно в его регионе. И мы, как говорится, пролетели. Но надо знать Александра Николаевича, который сказал Зурабову: «Если в Новосибирске не будет нейрохирургического центра, я тебе больше руки не подам». Зурабов снова пошел к президенту, мы снова получили разрешение, уже провели все коммуникации, подготовительные работы и должны были стартовать – даже быстрее, чем тюменская клиника. Но тут вмешались региональные власти, которые приняли решение строить нейрохирургический центр не у нас, а на базе новосибирской областной больницы. Здесь мы были бессильны что-либо сделать. Но мы уже не могли остановить развитие в своем НИИ нейрохирургии как отдельного направления. Нас не интересовала традиционная нейрохирургия, нам нужны были самые передовые малотравматичные технологии. Мы закупили новейшее оборудование для эндоваскулярных вмешательств, пригласили самых подготовленных специалистов из Санкт-Петербурга. Нейрохирургию возглавил у нас тогда член-корреспондент РАН Алексей Кривошапкин. Не поскупились, сделали центр суперсовременным, и траты оправдались. С радиологическим комплексом на базе нашего центра все было гораздо быстрее. Нас поддержал Иван Иванович Дедов, руководитель агентства «Росмедтехнологии», и комплекс, можно сказать, заработал прямо с колес – фундамент под него был заложен осенью 2009 года, а в начале сентября 2010-го мы уже начали принимать пациентов, вложения в проект не превысили 1,5 млрд рублей. В комплексе было два ускорителя, рассчитанных на лечение 2 тысяч пациентов в год. Так что мы уже сейчас – полноценный многопрофильный центр.
Фото: ФГБУ «СФБМИЦ им. ак. Е.Н. Мешалкина»
«ГРАМОТНАЯ РЕАБИЛИТАЦИЯ ПОЗВОЛЯЕТ ГОСУДАРСТВУ СЭКОНОМИТЬ МИЛЛИАРДЫ»
– В прошлом году ваших коллег из Бакулевского центра обвинили в высоких показателях летальности и увлеченности травматическими операциями с искусственным кровообращением (ИК). Что вы, как руководитель клиники, специализирующейся на сочетанных операциях, думаете об этой критике?
– Мне очень сложно комментировать, так как каждый клинический случай требует особого рассмотрения. На мой взгляд, сейчас действительно проводится необоснованно большое количество операций с использованием ИК – во многих случаях, например, устранение межпредсердных дефектов можно провести эндоскопически. Даже в лучших клиниках США на тысячу операций с ИК случается три-четыре летальных исхода. А новейшие технологии минимизируют риски – эндоскопия четко визуализирована и позволяет проконтролировать все нюансы во время операции, уменьшается реанимационный период. Наконец, такие операции стоят примерно вдвое дешевле операций с ИК. Устранение межпредсердных дефектов эндоскопическими способами стоит 120–130 тысяч рублей, в то время как аналогичная операция с ИК оценивается примерно в 230 тысяч рублей. Однако как для этих, так и для других технологий существуют свои показания и противопоказания.
– Каково соотношение количества эндоскопических вмешательств и операций с искусственным кровообращением в вашем центре?
– Расклад, безусловно, меняется в пользу эндоскопических и эндоваскулярных технологий. Если раньше из 10 тысяч всех вмешательств мы на открытом сердце делали 4 тысячи операций, то сейчас это 2,5–3 тысячи операций от общего числа в 14-15 тысяч вмешательств на сердце и сосудах. Конечно, в случаях, когда нельзя сделать операцию малотравматичным способом, ИК применить необходимо. Вот к нам привозят пациента с ожирением весом 150 кг в стадии острого инфаркта миокарда, он декомпенсирован, у него мультиорганное поражение. Конечно, никто не захочет в этом случае подставлять эндоваскулярного специалиста.
Поэтому мы идем на мини-ИК, а если в процессе операции случается осложнение, мы переводим больного на стопроцентное искусственное кровообращение. Такие пороки, как, например, тетрада Фалло, нельзя исправить без ИК, если ты хочешь провести всю реконструкцию в один этап, и к этому имеются все показания. Но когда на поток ИК запускаются пациенты со стандартными заболеваниями, это, конечно, неверно. Мы стараемся двигаться в сторону малотравматичных вмешательств – когда ребенок через три-четыре часа после операции уже может ходить, есть, а на следующий день, если нет осложнений, выписывается.
– Сколько хирургических вмешательств разного профиля проводится в центре?
– Около 20 тысяч – вдвое больше, чем в 2010 году. При этом в год мы проводим около 7 тысяч симультанных операций. В прошлом году мы получили 4,1 млрд рублей из бюджета и системы ОМС, а кроме того, заработали около 600 млн рублей на внебюджетной деятельности, включая платные медуслуги и доходы от ведения научных разработок.
– А какова расходная часть бюджета центра?
– Объем затрат на расходные материалы и медикаменты ориентировочно составляет у нас 2,8 млрд рублей, прибыль мы реинвестируем в новые разработки и развитие центра.
– Мы проанализировали закупки центра и обнаружили несколько поставщиков, с которыми вы сотрудничаете постоянно. Например, компания «Клатона» ежегодно обслуживает в стоимостном выражении почти треть ваших заказов. Что стало залогом такого партнерства?
– Критерий выбора всех поставщиков у нас один – наиболее удачное соотношение минимальной цены и высокого качества продукции, как и предполагает процедура тендера. Все конкурсы, руководствуясь именно этими критериями, проводит наша финансово-экономическая служба. Я лично не знаком ни с руководством этой компании, ни с кем-то из других наших партнеров, а оцениваю их работу исключительно по качеству поставок и объективным показателям.
– Участники рынка считают, что вы имели отношение к созданию новосибирского производителя стентов – компании «Ангиолайн». Это так?
– Нет, к созданию самой компании я отношения не имею, но мы действительно с самого начала участвовали в разработках всей ее продукции. Начиная с середины 2000-х с идеей совместно разработать отечественные стенты к нам приходили многие. Законченный проект получился только с «Ангиолайном». Мы совместно провели исследования и разработали линейку стентов с рассасывающимся лекарственным покрытием. И сейчас более 60 тысяч таких изделий поставляется во все крупнейшие кардиохирургические центры России. У нас с «Ангиолайном» есть совместная лаборатория, которая разрабатывает все новинки в области эндоваскулярной кардиохирургии, это авангард всего производства.
– Помимо активизации R&D, расширения спектра научных и методологических исследований, есть еще какие-то замыслы?
– Чтобы создать, наконец, полный цикл оказания медицинской помощи, нам необходимо оборудовать собственный реабилитационный центр. За счет средств федеральной адресной инвестиционной программы, утвержденной еще в 2003 году, мы провели только первый этап реконструкции, второй ее этап перенесен на неопределенное время. Очень надеюсь на поддержку президента и Правительства РФ. Пусть и в усеченном варианте, учитывающем только самое необходимое, но этот этап будет окончен. Одна из главных задач второй очереди реконструкции – создание госпитально-реабилитационного комплекса, работа которого помогла бы значительно сэкономить затраты. Когда реабилитация выполняется грамотно и пациент проходит соответствующий курс лечения, качество его жизни улучшается, и на повторную операцию он приходит не через три – пять лет, а гораздо позже, или же в ней совсем отпадает необходимость. А если посчитать, сколько государство сэкономит на лечении и медикаментах для этих пациентов, получится выигрыш в миллиарды рублей.
