Вслед за китайскими врачевателями и экстрасенсами тибетская медицина идет в массы – в Москве уже множество отдельно взятых тибетских врачей, – но всего несколько сравнительно больших официально работающих сетей клиник – «Наран», «Тибет», «Тибетский доктор». У «Нарана», крупнейшей и старейшей, несколько лет назад было уже 17 отделений в России и Европе. А затем началась внутрикорпоративная война, из которой клиника «Наран» вышла потрепанной, но не побежденной. Создательница и владелица сети Светлана Чойжинимаева рассказала VM, как она приспособила тибетские традиции в их бурятском воплощении к российским реалиям и почему не надо строить бизнес вместе с родственниками.
– Вы чисто тибетский целитель или у вас обычное медицинское образование тоже есть?
– Я хотела быть обычным врачом, терапевтом. Закончила Читинскую государственную медицинскую академию, вернулась в Бурятию, стала работать участковым врачом в поликлинике. Но через какое-то время стала замечать, что людям от меня нужен только больничный. Они получали этот больничный лист и шли лечиться к ламам. Это были советские годы, в Бурятии лама не мог официально вести прием, но все наши партийные лидеры приезжали сюда лечиться. Бывал Кириленко [Андрей Кириленко, секретарь ЦК КПСС в 1966–1982 годы. – VM], дочка Пономарева [Борис Пономарев, тоже секретарь ЦК КПСС в 1961–1986 годы. – VM], у нее, кажется, была системная красная волчанка. Все они лечились инкогнито.
Я почувствовала, что называется, зов крови. Врачей у нас в роду не было, но были целители и ламы – по маминой линии и по папиной. Я уехала в ординатуру в Ленинград, там появился круг единомышленников, занимающихся нетрадиционной медициной. Был, помню, очень одаренный человек, я была потрясена его талантом, такой пытливый, сам все изучал, придумывал травяные сборы. Началась перестройка, мы арендовали однокомнатную квартиру и по очереди вели там прием.
– Ваши друзья тоже были буддисты?
– Да. Только один был кришнаитом. Была у нас профессиональная дружба. К сожалению, потом мы разошлись из-за зависти. А что вы думаете – черная энергия, она не дает людям расти. Я позже защитила диссертацию о лечении астмы методами традиционной медицины и уехала в Улан-Удэ.
– Заработали в Питере стартовый капитал для будущей клиники?
– Были деньги для поддержания жизни. А стартового капитала не было. Но я стала создавать первое в Бурятии частное медицинское учреждение.
– Сложно быть первым бурятским кооператором-медиком?
– Еще бы не сложно! Это был 1989 год. Только появились кооперативы – но мы под кооператив не подходили. Я дружила с одним экстрасенсом, он меня познакомил с женщиной, которая была заинтересована в их развитии – а она меня представила мэру Улан-Удэ. Мы при мэрии сделали научно-технический центр. Нам дали пятикомнатную квартиру, и мы придумали название «Наран», т. е. «солнце» по-бурятски.
Кстати, как ни странно, сразу появился первый конкурент. Республиканские власти создали Центр восточной медицины, им руководил некто Бальжиров, у них были богатые госпредприятия-учредители, тонкосуконный комбинат и другие. И мэр стал организовывать наш центр, видимо, в пику ему – тот имел поддержку на уровне республики, а я была проектом города. Меня, кстати, приглашали работать в Центр восточной медицины простым врачом. Но я уже в то время хотела самостоятельности. Нет, это не гордыня, это честолюбие. Гордыня у меня тоже была, но потом я убрала это плохое качество.
– Знакомства, связи… Иначе никак?
– Люди, которые мне помогают, всегда сами появляются, я их не ищу. Думаю, звезды как-то сложились на тот момент. Я была руководителем и единственным врачом в нашем центре, а в подчинении у меня было человек пять-шесть экстрасенсов. Это же был 1989 год, их расцвет! Была Джуна, и от нее пошло много других людей-сенситивов. Вскоре нас уже было 15 человек, не только экстрасенсы – мой брат Баир, закончив медицинский, пришел к нам, еще пришли врачи, массажисты. А вот экстрасенсы, я стала замечать, какие-то странные. Один керосиновыми каплями стал лечить онкологических больных. Другой прописывал авиационный керосин внутрь – представляете, на слизистую? Захожу к одному в кабинет, а у него на кушетке обнаженная молоденькая женщина. Ты что делаешь, говорю! А он: «Я соединяю каналы и меридианы».
– А вам не стыдно было руководить такой компанией?
– Стыдно, вы правильное слово сказали. Я стала потихоньку от них избавляться. Но как только я тронула экстрасенсов, женщина, которая все устроила, поднялась на меня войной: всего через три месяца после открытия нас стали закрывать.
– Закрыли?
– Нет. Я нашла хитрый ход. Предложила самой популярной республиканской газете «Молодежь Бурятии» – это как в Москве «МК» – сделать о нас материал. Они напечатали огромный репортаж на развороте – не про то, что грозят закрыть, а о том, как лечим, фотографии, отзывы. И с радио я договорилась – маленькие интервью каждый день по утрам, по три минуты. Вот такой ход конем! И так эти попытки нас закрыть прекратились.
– Вы много зарабатывали?
– На тот момент можно было здорово обогатиться. Мы с братом могли спокойно покупать по машине «Жигули» каждый месяц. Но я все относила в банк. В 1992-м, перед Павловской реформой, у нас были хорошие накопления по тем временам – и все исчезло. Меня этот дефолт совершенно не убил, ведь я любила свою профессию не за деньги.
– Кстати, о деньгах. Врачи отдавали вам процент от заработанного?
– Нет! Врачи были на зарплате, а кассир собирала все деньги за прием. Никаких процентов, все очень просто. А простота потом чем-то вознаграждается, не бывает ничего просто так. Мы избавились от экстрасенсов, и началась настоящая энергетическая война, они на меня воздействовали.
– Вы серьезно?
– Конечно. У нас ведь республика непростая, много шаманов, экстрасенсов, кого только нет. Это люди на западе позабыли, что есть такие вещи: я только что приехала из Австрии, там об этом не знают.
– Ваш бизнес в Улан-Удэ стал расти? Почему вы решились отправиться в Москву?
– Мы росли в профессиональном смысле. Чем ты профессиональнее, тем лучше твои услуги, тем они должны дороже стоить, по идее. Для меня всегда главным были книги – это самый лучший учитель. «Живые» учителя могут что-то недосказать, не показать. Я одному ламе сказала: «Возьмите нас учить!» А он отказался. Он в то время ездил в Цюрих, на нем там делали деньги, продавали тибетский препарат Падма-28 (из 28 трав), повесили там его портрет для рекламы – и у него гордыня появилась. Платили ему $2 тысяч за поездку, это просто смешно. А организационно мы не росли. Мы получили при Технологическом институте [Восточно-Сибирский государственный институт технологии и управления. – VM] новое помещение площадью 300 кв. м: ректор института был моим большим другом. А пятикомнатную квартиру приватизировали, и стали там жить. И вдруг ректора снимают, новый – увеличил арендную плату. Мой брат уехал в Москву, поработал мануальным терапевтом в шестой интуристской поликлинике. Но там не было свободы: когда он попробовал сделать прогревание сигарами, заговорили, «что это ты здесь наркоманию устроил». И он позвал меня в Москву строить свой бизнес.
– Тибетская медицина существует полторы тысячи лет. Наверное, она хороша для высокогорного климата Тибета. В Бурятию она пришла вместе с буддизмом лет 300 назад. Но в Москве и климат не тот, и люди в основном живут не по заветам Будды… Вы взяли и за несколько лет переделали традиции для нужд средней полосы России?
– Да! Ответ на ваш вопрос простой. Тибетская медицина родилась на основе медицин всего мира. Типы человеческой конституции известны со времен Гиппократа. Помните – сангвиник, флегматик, холерик, меланхолик? Но это психотипы. А Тибет пошел дальше – голова определяет весь обмен веществ, и от психотипов мы переходим к психо-физиологическим типам. Их три – ветер, желчь и слизь. Например, капха-тип, слизь, – это флегматик. Могут быть и смешанные типы. Для каждого подходят свои лекарства и, главное, свое питание и образ жизни.
А насчет климата – Москва меня потрясла. У нас в Сибири, если мороз, то мороз. А здесь снег, вода, все течет, совсем другая, невкусная пища. Что делать, чтобы чувствовать себя хорошо? Все ответы – в трактате Чжуд-ши. Это главная книга для нас всех – видите, она у меня на столе вся в закладках. Она подходит для всех жителей планеты, хоть север Китая, хоть Африка.
– Хорошо. Но лекарства ведь у вас природные, а в средней полосе растут другие травы, еда совсем другая, в том числе импортная. Откуда тибетский врач знает, кому полезны бананы?
– У меня был точно такой же вопрос. Я стала наводить мосты к Тибету, установила связи с головным институтом тибетской медицины Мен-ци-кханг в Дхарамсале, в Индии. Через бурятскую диаспору познакомилась с ректором, и прилетела туда со своей загадкой. В Краснодаре, например, растет ятрышник – серенькие, каменистые плоды для мужской потенции. Или, например, морозник у них – трава для похудения. Я эти две травы беру и еду в Тибет, показываю врачу – и каково было мое удивление, они это лучше меня знают, рассказали, в состав каких лекарств это входит.
– В Москве вас кто-нибудь знал?
– Здесь тогда процветали китайцы, корейцы, вьетнамцы, экстрасенсы разные – их было много, никто их не контролировал. А о тибетской медицине никто даже не слышал. Тамара Троицкая, которая курировала поликлиническую сферу Москвы, помню, мне заявила: «У тебя с головой в порядке? Чего ты сюда понаехала?» Все же мы стали искать помещение, вместе с нашим другом Володей Шукшиным, советником Лужкова. Мне всегда везло на людей. Без таких возможностей в Москве нельзя, конечно. Нам показали вот эту медсанчасть на Войковской, где мы сейчас с вами находимся. Главврач выделил три кабинетика на втором этаже, с этого и начали.
– Просто с улицы прийти нельзя было?
– Ни в коем случае, вы же знаете, в какой стране мы живем. Либо связи, либо деньги. А у меня было всего $2 тысячи. Ничего от заработанного в Улан-Удэ не осталось, хотя все мне удивляются. Денег на Bentley и сейчас нет, но какая-то хорошая машина появилась. Я работала денно и нощно, мы с братом всегда были сильными людьми и любили свою профессию, а любовь значит очень много.
– Каким образом три кабинета превратились в сеть?
– Я как восточная женщина уважаю мужчин – у них мозги по-другому работают. Это Баир предложил взять весь второй этаж. Это был вопрос не денег, а хождения в Департамент здравоохранения, там был тогда Андрей Петрович Сельцовский, он пошел нам навстречу. А звонок был от Шукшина, чтобы человек нас встретил и провел. Зайти в любую дверь – не проблема, а вот как ты будешь дальше, когда зайдешь – это другой вопрос, там уже никто тебя курировать не будет.
– А вот я слышал, было некое соглашение между правительствами Москвы и Бурятии о вашем продвижении.
– Было, но позже. Лужков тогда всюду бывал – на Алтае, в Башкирии, Татарстане, Бурятии. И везде видел проекты. Готовили соглашение между правительством Москвы и Бурятии, и Баир Лужкова сопровождал в поездке. В этот момент мы не то что подсуетились, но как-то вписались в этот проект органично. У нас был второй этаж, а первый под нами пустовал, и об этом был в соглашении маленький пунктик. Вот тогда мы и стали задумываться о настоящем расширении. У меня появился интеллектуальный потенциал – я стала понимать в бизнесе, экономике, менеджменте. Нигде не училась, но много читала переводной литературы. Что-то важное есть в любой такой книжке. Главное для меня – бизнес должен быть основан на идее. Даже шнурки делать – и то должна быть идея.
– С помещением понятно. А каким образом москвичи узнали о вас и о тибетской медицине?
– Я же писатель, в Улан-Удэ еще начала писать. Я давала интервью, но газеты как-то не так писали, не раскрывали то, что у меня в душе. И это меня заставило взяться за перо. Я еще в Бурятии писала колонки в газету. Сама предложила им – давайте буду писать раз в неделю. Я тогда даже не знала, что это реклама. Статья на полосу, а внизу – Светлана Чойжинимаева, клиника «Наран», телефон. Потом напечатала в Иркутске на свои деньги 10 тысяч экземпляров своей книжки (сборника статей) и привезла с собой в Москву. Стала их подсовывать в магазин «Путь к себе» – они были не против, еще не были коммерциализированы. Люди стали покупать и находить меня как автора, пошла волна пациентов. Они стали мне подсказывать, советовать. Начала выступать на телевидении, был опыт еще в Улан-Удэ, камеры уже не боялась.
– ТВ вас нашло или наоборот?
– Меня все всегда находит само. А в 2005-м появилась наша газета. Если журналисты все равно не то напишут, зачем оно мне надо? Будем сами писать.
– Дорогой проект?
– 200 тысяч рублей в месяц, даже больше. Это только московская газета.
– Как вы нашли в Москве тибетских врачей?
– Когда я поняла, что у меня кипят мозги от переизбытка информации, мы с братом открыли школу и стали передавать свои знания выходцам из Бурятии. У меня здесь большая столовая, набивалось человек по 15-20. Часть отсеялась, потому что у многих была идея просто зарабатывать деньги. И они до сих пор как раз без денег, это всегда так. А часть оставалась у нас работать. Потом мы открылись в Питере, нашли там местных врачей – буряты, калмыки стали прибиваться к нам.
– У вас, насколько я могу судить, только монголоидные врачи. Хотя, например, в центре «Белый Лотос» один тибетец и десяток европейцев. В клинике «Тибет» тоже немало европейцев. Вы таких, как я, берете?
– Был горький опыт. Как-то не срослось, менталитет не тот. Был у нас такой рыженький врач, и пациенты говорили: «К этому? Не пойду ни за что». Он ходил один, скучал. Правда, потом появился второй, Федор Васильевич, но и к нему тоже мало ходили.
– Может, это просто были плохие врачи?
– Мы их обучали по своей методике, как и всех. Но один из них сделал перфорацию легких, приходится, к сожалению, констатировать – проколол бабушке легкое во время иглоукалывания. Я была в шоке – это как же так можно! За мою практику было два случая перфорации у нас, не скрываю. Обошлось, слава богу, без пневмонии.
– Вы сказали, что бизнес стал расти. И до каких пор дорос?
– Мы стали быстро развиваться: в 2007 году открыли центр на Удальцова, на Смоленской, создавали сеть по всей России.
– На заемные деньги или на свои?
– Мы открывали новые центры за счет прибыли от ведения дел, но и кредиты были. Первый взяли, когда стали здесь, на Войковской, делать ремонт. В банке Евтушенкова – сейчас он называется «МТС Банк». Я дружу с его женой Натальей Николаевной 15 лет. Нам тогда дали $30 тысяч, эти деньги казались огромными, страшно было. А потом мы взяли уже $700 тысяч – купили помещение на Смоленской. А потом брали $6 млн! В том же банке. Потом мы открылись в Праге. Чужая страна, все с нуля надо делать. Но там нашлись местные калмыки и из бурят кое-кто. Мне всегда попадаются по жизни хорошие люди. Приезжаю в Прагу, и там сразу знакомства появляются, кто-то с кем-то меня сводит. А потом берлинский проект – я туда ездила давно, и у меня там был друг, глава Российского дома науки и культуры в Берлине, Михаил Владимир. Он говорит – а чего вы здесь не открываетесь? Создали центр на Фридрихштрассе. У нас тогда было 17 центров в России и за рубежом, оборот больше $1 млн в месяц. Но потом начался семейный раздрай…
– Так кому все ваше хозяйство принадлежит?
– Знаете, чем мне нравится западный стиль жизни? Я сейчас была у родственников – племянница замужем за владельцем Fasion TV Мишелем Адамом Лисовски. У него ни одного родственника в бизнесе нет. А мы делаем ошибки, потому что мы провинциалы, буряты, калмыки. Надо было работать вдвоем с братом – и больше никого не брать. Но я была очень занята, занималась творчеством, читала, писала. А Баир был очень мягкий и добрый человек по характеру [Баир Чойжинимаев умер в 2012 году. – VM]. Всеми делами занимался племянник, и он три-четыре года назад оформил нам всем по 20% – мне, сестре, Баиру и двум племянникам. Меня это вообще не волновало. И потом меня отсюда вытеснили большинством голосов. Жена брата, Гульнази, сговорилась с племянниками и со всеми. Молодые же мальчишки, силы разума нет. Они поставили вместо меня своего гендиректора, а меня перестали на работу пускать [Гульнази Чойжинимаева отказалась комментировать ситуацию. – VM].
– Как же все вернулось к вам обратно?
– Потом мы все-таки разделили бизнес. Мне отдали Войковскую и один центр в Петербурге. Брат получил центры на Смоленской и Рижской (клиники «Доктор Баир»), племянники – «Тибетский доктор» на Таганке и др. Но в центре на Удальцова врачи взбунтовались, благодаря врачам мне удалось этот центр получить обратно. В Петербурге я уже сама открыла второй – в дополнение к тому, который мне достался, и в Казани открыла. Человек и на коне и под конем должен уметь быть. – Насколько вы уменьшились?
– В три-четыре раза и по обороту. Сейчас – порядка $300 тысяч в месяц. А еще надо сказать про «Клинику Тибет», они появились лет шесть назад и все у меня сплагиатили: базу данных по пациентам, у них такой же фито-бар, одежда – все. Увели у меня пять врачей [клиника «Тибет» отказалась от комментариев. – VM].
– А врачи у вас много получают?
– Я думаю, достаточно, чтобы один работающий мог содержать семью, родителей и ездить отдыхать.
– Для этого в Москве нужны, наверное, тысяч 200 в месяц…
– Ну, двести – не двести, но я думаю, что совсем неплохо зарабатывают, могут позволить себе отдохнуть, но не на Канарах и Бали пока еще конечно.
– Хорошие врачи ушли?
– Хорошие, но многие из них рассыпались. Надо постоянно работать с персоналом. Каждый врач должен каждый день читать Чжуд-ши, и у нас еженедельные планерки, на которых рассматриваются вопросы тибетской медицины.
– Это, так сказать, теоретическая подготовка. А вы их текущую работу мониторите?
– А как же! Стихийно никто не работает. Есть отдел, который может контролировать качество. Главврач контролирует. Опрос пациентов – это самое главное. И видеонаблюдение у нас тоже есть. Если не следить за врачами, они могут деградировать, расслабиться. Я им всегда говорю: вы работаете на себя. У них зарплата и проценты. И есть градация. Только что пришедший не должен зарабатывать, как наши корифеи. Разница между начинающим и опытным – не в разы, но ощутимая. А клиника «Тибет» – они еще и газету мою скопировали, написали: «одобрено его святейшеством Далай-Ламой XIV». Я сразу полетела в Мен-ци-кханг, встретилась с ректором, благо, я его знаю много лет, оплатила ему дорогу и привезла сюда (правда, он тут у меня еще и лекции читал для врачей). Попросила его пойти к ним и сказать, чтобы они убрали эту надпись. Последний номер был уже без нее.
– Как вы понимаете друг друга с традиционными врачами? Ведь у нас названия болезней, а у вас – возмущение конституции, «слизь» и т. п. Если человеку надо не к вам, а срочно на операцию, как вы ему объясните?
– Мы почти никогда не говорим, что ничего не можем сделать. Не потому что жадные и ради денег берем всех подряд. Есть очень тяжелые пациенты, онкологические. Но любой здравомыслящий человек всегда хочет жить, какой бы диагноз у него ни был, 90 ему лет или под 100, или рак четвертой стадии. Если есть срочность, надо делать операцию. Но, например, болезни сердца не бывают без головы. Гипертония, ишемическая болезнь – это всегда холестерин и возмущение ветра, нервной системы. И такую стадию болезни можно не допустить.
