Столичная горбольница им. М.Е. Жадкевича (бывшая ГКБ №71) стала первым и единственным участником регулярных рейтингов Vademecum, официально отказавшимся от лидерства: после того как в августовском номере был опубликован ТОП100 государственных клиник с наибольшей выручкой от платных услуг, Департамент здравоохранения Москвы поспешил сообщить, что медучреждение, оказавшееся на первом месте, некорректно загрузило в базу Федерального казначейства данные финансовой отчетности, показав коммерческий доход в 1,8 млрд рублей против реальных 133,2 млн. Главврач больницы, внук и тезка легендарного советского терапевта, ведущий просветительской программы на телеканале «Россия 1» Александр Мясников рассказал в интервью Vademecum о том, почему больница представила неверные сведения о доходах, о борьбе с теневыми платежами и неудавшихся попытках наладить в возглавляемой им клинике государственно‑частное партнерство.
«ПЛАТНЫЕ УСЛУГИ ОКАЗЫВАЕМ ПАЦИЕНТАМ, КОТОРЫЕ ИДУТ НА МОЕ ИМЯ»
– Как вышло, что в отчетность для Федерального казначейства закралась ошибка?
– Признаюсь, с отчетностью получилось глупо. Дело в том, что раньше мы отчитывались Департаменту здравоохранения Москвы, и там уже все сводилось и проверялось, а недавно для такой отчетности был заведен новый сайт. Я спустил тему экономическому отделу, там вздохнули: «Сколько можно! Еще одна форма…» В отчетности для казначейства есть графа «приносящая доходы деятельность», а обслуживание по ОМС тоже приносит доходы. Экономисты не посмотрели, что для поступлений из фонда есть отдельная графа, и не стали делить доходы.
– По обновленным данным, доля коммерческой выручки в общих поступлениях у вас не превышает 7%. В среднем этот показатель у участников нашего ТОП100 около 12%. Почему в клинике такая низкая доля коммерческой выручки? Вы не развиваете платные услуги?
– Мы действительно в основном работаем по обязательному медицинскому страхованию, а платные услуги оказываем отдельным пациентам, которые идут на мое имя. Которые хотят лежать хорошей палате – под это мы оборудовали два этажа. Мне по ОМС работать выгоднее. Да, тарифы низкие, но у многих страховых компаний по ДМС они еще ниже. У любой больницы есть предел объема работы. ОМС и ДМС – это сообщающиеся сосуды: если в одном больше, значит в другом меньше. Это общее правило. Чудес не бывает. Но для меня работа по ОМС в приоритете.
– А на каких платных услугах все-таки получается заработать?
– Деньги пациентов мы получаем за сервисные палаты или в том случае, когда человеку нужна операция и он хочет, чтобы ее делал какой-то конкретный врач, – за это он готов платить. Еще пациенты приходят платно «от безысходности». Например, человеку нужен протез аорты, он его покупает сам и не хочет, чтобы его плохо поставили: имплантат стоит 600 тысяч, а квоты закончились. Тогда пациенты обращаются к нашим специалистам – мы одни из немногих, кто в Москве это делает на мировом уровне. Мы пытались развивать пластическую хирургию: была договоренность с пластическим хирургом работать 50/50, но он не прижился. У нас есть операционная, хочется, чтобы был такой врач. Это мечта любого главного врача, чтобы у него работал пластический хирург со своими клиентами, но, как правило, хорошие специалисты давно неплохо устроились, а взять кого-то без имени и опыта – это большой риск.
– Большинство главврачей российских клиник в первую очередь позиционируют себя как врачей, а уже потом как руководителей. Как вы относитесь к менеджменту в медицине?
– Я сторонник западной модели: главный врач – это главный медицинский специалист, идеолог лечения. А статистикой и закупками должен заниматься специально обученный человек, генеральный директор. Я ведь не настоящий главный врач в том понимании, в котором люди представляют себе директора больницы, я пришел сюда зигзагообразным путем. И сейчас в больнице я провожу немного времени. У меня съемки, выступления на радио, книги, но на мое имя в больницу идут пациенты, за каждым следует оплата по ОМС, а люди едут со всей страны. И тут я мог бы быть как старшина в роте – каждый день отслеживать все, что происходит в больнице с утра до ночи, проверять строевую подготовку, заправлены ли койки, выдан ли паек. Но это мне не подходит. Я грамотно расставил правильных людей – и клиника работает.
– И все же у вас наверняка есть какая-то управленческая стратегия?
– Не секрет, что многие годы врачам было выгодно получать деньги в карман. Сегодня я плачу врачам столько, что им брать деньги от пациентов просто невыгодно. Поймают – уволят. Средняя заплата в нашей больнице – 130 тысяч рублей, это значит, есть те, кто получает и по 500 тысяч. Мы не делим деньги, заработанные по ОМС, на всех поровну – никакой уравниловки. Идеология в том, что врач получает столько, сколько наработал, поэтому зарплаты по отделениям сильно отличаются. Это даже вызывало вопросы у прокуратуры, к нам приходили с проверками.
– Какие возможности есть у врачей, чтобы заработать больше? И у каких врачей?
– Интервенционные кардиологи, например, работают в две смены, мы такие единственные по Москве. Это была инициатива самих докторов, поскольку они знают, что получат деньги. Травматологи сами предлагали ввести дополнительные операции, выбивали квоты по ВМП. Работа пошла, когда врачи поверили в то, что деньги останутся в отделениях.
«МНОГИЕ ОЛИГАРХИ ОБЕЩАЛИ ДЕНЬГИ, НО В ПОСЛЕДНИЙ МОМЕНТ КИДАЛИ»
– Ваша карьера до прихода в 71-ю больницу с московским здравоохранением связана не была. Как вам досталась должность главврача государственной клиники?
– Мне 71-я вообще не нужна была, и я не хотел быть главным врачом – это головная боль. Но у меня давно была идея сделать многопрофильный госпиталь по европейскому и американскому принципу, где есть все и где пациенту никогда не скажут: «Нет, мы вас не примем». Я пытался это сделать в частной медицине, обращался ко всем олигархам, многие обещали, почти давали деньги и с фатальной неизбежностью в последний момент меня кидали. А потом по согласованию с одним из членов правительства мы решили взять в управление городскую клинику и постараться сделать бесплатную для людей больницу американского уровня, искали партнеров для ГЧП, но все потенциальные инвесторы постепенно отвалились. Это длится уже шесть лет, а денежных вливаний по ГЧП мы так и не получили. Как вы понимаете, я уже и не надеюсь.
– Почему площадкой для эксперимента была выбрана именно 71-я больница?
– Это было в период, когда в Департаменте здравоохранения Москвы менялась власть – уходил Сельцовский, приходил новый человек [Леонид Печатников. – Vademecum], которому идея с ГЧП была близка. И мне предложили выбрать больницу. Но представления о том, где какие больницы находятся, в каком они состоянии, у меня не было. Как-то ехал на дачу, где я живу, и увидел среди деревьев здание, похожее на больницу. Оказалось, угадал. Спросил: «Можно мне эту больницу?» Мне сказали подождать полгода – там главный врач уходил на новую должность, его перевели, меня назначили. Получается, что я просто ткнул пальцем в карту.
– Несмотря на торможение с ГЧП, вам что-то удалось сделать здесь за шесть лет?
– Без особых финансовых вливаний мы оказались на седьмом месте по интервенционной кардиологии в России, мы конкурируем с федеральными центрами, а у них совсем другие мощности. У нас уникальное отделение микрохирургии, единственное круглосуточное в Москве. Плюс ДЗМ в нашей больнице и еще в девяти московских клиниках строит приемные отделения нового типа и, если так можно сказать, идеологии. У нас это будет отдельный корпус, полностью насыщенный совершенной аппаратурой, и специалисты у нас для этого уже есть. Сейчас закончены все проектные работы, нам обещали за год построить. Когда такой корпус будет в больнице, мне никакой «дядя с деньгами» нужен не будет.
– А общий план развития клиники существует? Как зарабатывать, на что тратить?
– Когда нам город просто давал деньги, мы не особо шевелились. После перевода всех больниц на одноканальное финансирование мы ежегодно зарабатываем около 2 млрд рублей, хотя до этого сами зарабатывали в три раза меньше. В принципе, этих денег нам хватает, но тут законодательство мешает – мы не можем купить оборудование дороже 100 тысяч. Нам много чего нужно, деньги есть, а потратить средства, полученные от ОМС, на приобретение оборудования мы не можем. Другая проблема – старые корпуса. Конечно, шестиместные палаты с туалетом на этаже – это позор, но ничего с этим не сделаешь: корпуса старые, их надо снести и построить новые. В одном корпусе мы уже сделали ремонт, но тема туалетов никуда не денется. Когда у нас будет отдельный приемный корпус, в старых зданиях будут только плановые больные и мы сможем сделать палаты более комфортными.
– За время вашей работы штат специалистов обновился?
– Основной костяк – мои замы и завотделениями. На этих должностях работают не только люди, которые переходят со мной из клиники в клинику уже 16 лет, но и кадровые сотрудники с многолетним стажем работы в 71-й больнице. Когда мы пришли в 71-ю, не все местные врачи смогли привыкнуть к новому темпу, кто-то не захотел приспосабливаться, но главным образом люди, которые сейчас так успешно работают, – это старые врачи 71-й. Сегодня с уровнем зарплат, который у нас есть сейчас, ко мне придет любой врач, но у нас сплоченный и эффективный коллектив, поэтому вакансии появляются редко.
– В 2015 году ГКБ присвоили имя Михаила Жадкевича.Чья это была идея?
– Это идея моего зама, главного хирурга Виктора Михайловича Надараи. Департамент предложил дать имена больницам, у которых был только номер. Я как-то не очень люблю тему с громкими именами, все они уже заезжены. Михаил Жадкевич – блестящий хирург, который работал у нас в больнице. Он не академик, я даже не знаю, был ли он кандидатом наук, но на практике был уникальным специалистом, настоящим врачом, Олег Ефремов в «Днях хирурга Мишкина» сыграл именно его.
«НОГИ МОЕЙ БОЛЬШЕ В АФРИКЕ НЕ БУДЕТ »
– Свою медицинскую карьеру вы начали в Африке. Как вас, потомка известной врачебной династии, туда занесло?
– С молодости мне хотелось: а) достатка, б) приключений. Несмотря на то что я пошел в ординатуру, пытался завербоваться в армию – у меня не получилось. Тогда еще были живы мои родственники, очень известная медицинская семья, они настояли на аспирантуре, но это только отложило на два года мои приключения, потому что я досрочно окончил аспирантуру и уехал врачом с группой геологов в Мозамбик. На два года попал в воюющую страну, там были истории с пленом, с побегом – достаточно тяжелая командировка.
– В Мозамбике вы работали в поле, были обычным врачом. А с чего начался ваш опыт руководителя?
– После Мозамбика я вернулся в Россию, решил: больше ноги моей не будет в Африке. Но когда все заработанное через полгода кончилось, я опять туда поехал – уже в Анголу, тоже в воюющую страну, но уже начальником правительственного госпиталя, руководил группой советских врачей.
– Как дальше развивалась ваша карьера?
– Я вернулся в Россию. Помимо работы во Всесоюзном научном кардиологическом центре, как сотрудник международной организации по иммиграции, четыре раза в месяц летал в Америку – это было сложно физически, но за это неплохо платили. Мы отбирали и сопровождали больных на специальные чартерные рейсы. Мне тогда очень захотелось «попробовать» американскую медицину, но я не успел, потому что уехал работать врачом в посольство России во Франции. Там я дистанционно сдал американский экзамен и после окончания контракта, не заезжая в Москву, улетел в Америку, прошел сложнейший отборный конкурс в резидентуру, после стал врачом высшей категории по общей медицине. Все эти путешествия заняли почти 17 лет.
– В США вы переучились на врача общей практики. Для советского доктора, кандидата медицинских наук нестандартный выбор. Какие-то перспективы видели?
– Общая медицинская практика – это самое правильное направление, я еще в Африке это понял. Когда приехал в Мозамбик, оказалось, что я – никто, что знаю только какую-то отдельную, очень узкую часть профессии, а когда приносят человека с ранениями в живот, эти глубокие познания не нужны, надо и роды принять, и пораженного молнией спасти. Лечить и детей, и взрослых. Тогда я понял, что идеология земской медицины, а мой прадед был земским врачом, мне близка, а у нас общая практика только сейчас зарождается.
– Тем не менее вы не остались в Америке, а вернулись в 2000 году в Россию. Почему?
– Я был в Америке по рабочей визе, и у меня был вариант остаться, но мне там пришлось выживать, работать с утра до ночи без выходных – на износ, за годы меня это вымотало. К тому же я так и не смог смириться с американскими реалиями, в госпитале меня прозвали «хайландер» – горец. И когда меня позвали в Москву, в частный американский медцентр, я согласился и вернулся. А еще через два года основал свою частную клинику, которая была весьма успешна. Все олигархи, которые есть, за редким исключением, прошли через эту клинику, мы иностранцев лечили.
– В 2009 году вы возглавили «Кремлевскую» больницу Управделами Президента РФ. Как вы там оказались?
– Меня пригласил тогдашний первый заместитель Сергея Миронова [начальник Главного медицинского управления Управделами Президента РФ. – Vademecum], он меня неплохо знал. Я не могу долго засиживаться на одном месте, у меня есть правило по жизни – если зовут, значит нужно соглашаться. Даже если это шаг назад, из этого всегда можно что-то сделать. Мне было интересно: старинная клиника, палаты, в которых Сталин лежал. Все бы хорошо, но там по статусу был положен допуск, осложняющий выезд за рубеж, – я вообще удивляюсь, как они меня год терпели, у меня же сын во Франции, я постоянно езжу к нему.
– Удалось что-то сделать за год работы в «Кремлевке»?
– Под мое имя дали деньги, на которые переделали стационар, закупили оборудование, переделали полностью поликлинику. Многое доделывалось после того, как я ушел, там на год после меня главным врачом оставался мой заместитель Зверев, сейчас он мой зам в 71-й. Вообще Москва сегодня вкладывает в медицину на порядок больше, чем Управделами. В «Кремлевской» и зарплаты ниже, и оборудование старое. Я так думаю, что за ними осталось только имя.
– Сейчас вы очень плотно сотрудничаете с медиа – телевидение, радио, книги. Как все это появилось в жизни врача?
– Я как-то случайно оказался в роли рефери на программе у Владимира Соловьева, там меня кто-то увидел, потом меня позвали на Третий канал, и я несколько лет был ведущим программы «Врача вызывали», которую до этого вела знаменитая Юлия Белянчикова. Когда Третий канал сменил собственника, мне рассказали о программе «О самом главном», я прошел кастинг, и меня взяли. С Соловьевым мы сдружились, он предложил вести рубрику на радио, просто бесплатно, и я согласился – мне это интересно. Я думаю, что делаю хорошее дело – решаю проблему медицинской безграмотности. Да и потом, я же вне конкуренции. Я же не говорю, что у нас отличная медицина, не рассказываю о народных рецептах, я говорю по делу – то, что никто не скажет. Перестанет это нравиться, уйду. Пока у меня голова работает, я себя прокормлю.
