Французская Sanofi давно входит в число европейских и мировых лидеров по разработке и производству вакцин, средств для лечения диабета, сердечно-сосудистых и неврологических заболеваний, развивает иммунологическое, а также онкологическое и орфанное направления. Как глобальная инновационная фармкомпания действует на российском рынке, как оценивает перспективу развития отрасли в ближайшее десятилетие – рассказала Оксана Монж, генеральный директор Sanofi в странах Евразийского региона.
– Изменилась ли инвестиционная привлекательность нашей страны за последнее время?
– В Sanofi мы смотрим на развивающиеся рынки как на источник роста, и на большинстве таких рынков мы в лидерах. Потенциал России в здравоохранении огромен: буквально на днях, в октябре, состоялась встреча Консультативного совета по иностранным инвестициям под председательством Дмитрия Анатольевича Медведева, и Серж Вайнберг, председатель совета директоров Sanofi, присутствовал на этом совещании впервые с 2015 года. По его словам, атмосфера кардинально отличается от той, что была четыре года назад. В лучшую сторону. Государство более открыто к сотрудничеству с бизнесом, стабилизируется макроэкономическая ситуация.
– Какую инвестиционную стратегию Sanofi выбрала в России на 2020-е годы?
– Еще несколько лет назад мы определили для себя ключевой стратегический вектор – вектор инноваций. Его и придерживаемся. Причем инновации мы понимаем в широком смысле. С одной стороны, перед российским здравоохранением стоит множество все еще не решенных задач: увеличить продолжительность жизни, гарантировать пациентам доступ к передовым препаратам и так далее. Тут мы с государством на одном пути, и вместе двигаться получается быстрее. С другой стороны, меняются потребности наших клиентов – а это и пациенты, и врачи, и государство: людям все чаще нужен не только препарат, но и комплексное решение. То есть речь идет уже не только о создании эффективных препаратов, но и об изменении привычек, образа жизни, что необходимо для получения более эффективного результата лечения. А для этого нужны интегрированные решения, где препарат будет лишь частью.
Поэтому для нас инновации – больше, чем просто научные разработки: мы заинтересованы в тесных партнерских отношениях с государством, с клиниками, с НИИ, со стартапами, которые помогали бы нам разрабатывать решения, положительно влияющие на качество и результат лечения и, в конечном итоге, на жизнь конкретного пациента. Понятно, что мы учитываем и бурный рост цифровых технологий, преодолеваем характерный для фармы консерватизм по отношению к ним. Я уверена, что сегодняшний «диджитальный шум» вокруг нашей отрасли приведет в итоге к тому, что на рынок начнут заходить все новые и новые игроки, бросающие вызов существующим бизнес-моделям и методам повышения эффективности.
– Как вы оцениваете существующие инструменты господдержки? Какими видите итоги реализации «Фармы-2020», чего ожидаете от «Фармы-2030»?
– «Фарма-2020» была очень амбициозной программой, которая ставила перед собой задачи – запустить локальную фармацевтическую промышленность, привлечь крупные международные компании к локализации производства здесь, достичь определенной доли препаратов из списка ЖНВЛП, производящихся на территории России. На мой взгляд, эти задачи удалось решить. Мы принимаем самое непосредственное участие в этих процессах и, надеюсь, внесли свой вклад: еще в 2010 году Sanofi приобрела завод в Орле по производству инсулинов; инвестировала в модернизацию производства, и уже в 2013 году вся линейка инсулинов, которая оставляется для российских пациентов, производилась по полному циклу (кроме производства субстанции), то есть тут мы даже опередили тренд. К слову, мы также были первыми, кто наладил экспорт российских инсулинов в страны Европейского союза – мы добились этого в 2017-м.
«Фарма-2030» широко обсуждается: программа будет опубликована к концу года. Очевидно, что она затронет несколько основных направлений – экспорт, производство субстанций, инновации. И самый обсуждаемый накануне обнародования новой программы вопрос, конечно, тема господдержки и преференций. Что сделает государство, чтобы усилить позитивные тренды? Будет ли поддержка стимулировать экспорт, способствовать конкурентоспособности российских разработок на зарубежных рынках? Создаст ли она предсказуемую среду для доступа инновационных лекарственных препаратов, разработанных и произведенных в России?
– Как вы оцениваете эффективность СПИК в качестве инструмента привлечения инвестиций?
– В целом этот инструмент своего рода первая ласточка, показывающая, что государство думает о том, как привлекать инвестиции. Для нас это был полезный инструмент. Мы одни из первых подписали СПИК в 2017 году, и он уже принес результаты. В 2019 мы запустили производство ГЛФ Туджео на заводе в Орловской области.
– Как Sanofi эксплуатирует цифровые технологии, решения в сфере big data?
– Мы работаем в этом направлении – как на российском, так и на глобальном уровне. Еще в 2016 году мы подписали партнерское соглашение с Google о разработке интегрированных решений по диабету, начиная с Соединенных Штатов. Так родился проект OnDuo – с одной стороны, это приложение, непрерывно считывающее данные по уровню глюкозы в крови, с другой – механизм анализа этой информации и принятия решений о необходимости врачебного вмешательства. Важна и эмоциональная поддержка – не только от врача, но и от людей с тем же заболеванием: экосистема OnDuo позволяет организовать в том числе и такую поддержку. Результаты у проекта отличные. В России мы тоже планируем запускать подобные интегрированные решения в области диабета и сердечно-сосудистых заболеваний, созданные с учетом особенностей нашей системы здравоохранения. Сейчас мы на стадии подготовки проекта в пилотных регионах.
– Повлияло ли на ваши производственные планы появление биоаналогов?
– Биоаналоги для нас не секрет и не новость – появление дженериков является абсолютно закономерным этапом для любого препарата, чей жизненный цикл подходит к концу. Но мы делаем ставку на инновационные препараты, стараемся быть на шаг впереди, поэтому не могу сказать, что биоаналоги как-то на нашу стратегию повлияли. То же самое могу сказать и о преференциях: нас они не затронули. Все наши инсулины, включая инновационные препараты последнего поколения, имеют статус локального продукта (ГЛФ производится на заводе в Орле).
– Насколько инновационному препарату сложно выйти на рынок, даже при посредничестве государства?
– Здесь опять же хотелось бы вернуться к теме стабильности и предсказуемости, особенно когда мы говорим об инновациях. Инновации, безусловно, стоят дороже, но в долгосрочной перспективе они позволяют сэкономить бюджет, когда мы учитываем все расходы, связанные с заболеванием, а не только стоимость препарата и не в течение одного бюджетного года. Кроме того, инновации решают важные задачи, где не всегда есть решение, – увеличения продолжительности жизни, повышения ее качества. Многое было сделано со стороны Минздрава для того, чтобы расширить доступность инновационных препаратов, увеличить прозрачность принятия решений, но и есть над чем работать – в частности, над вопросами комплексной оценки лекарственного препарата и долгосрочного влияния на бюджет. Настораживает складывающийся тренд – компании-производители, стремясь обеспечить доступ к своему инновационному препарату, то есть включение в списки, дают скидки, которые делают цену препарата значительно ниже минимальной референтной цены в других странах.
Этот тренд может оказать влияние, когда прогрессивные препараты будут приходить в Россию. Вопрос стоимости инноваций остро стоит везде – и в США, и в Европе, и в Японии. Тут всегда принципиален процесс диалога, когда государство и производитель могут встретиться и договориться о подходах к работе с такими препаратами. Наиболее эффективна система, когда государство платит не за продукт, а за результат – я говорю про соглашения о разделении рисков. Также существуют и объемные соглашения, и долгосрочные контракты. Мне очень хочется надеяться, что будут изменения в подходах к закупкам инновационных препаратов в ближайшие годы.
Долгосрочные контракты особенно важны в случае с вакцинами. В этом направлении я тоже вижу положительные тенденции: в 2019-м Минздрав впервые объявил о закупке вакцин на два года сразу. Надеюсь, что это станет системным подходом.
– Во всем мире к дорогостоящим продуктам применяются особые условия оплаты – pay as you go, риск- и кост-шеринг. Насколько, на ваш взгляд, Россия готова к их применению?
– Сохранять жизни людей и увеличивать продолжительность жизни – та задача, которая должна стоять перед всеми участниками системы здравоохранения на всех уровнях всегда. Вопросы введения альтернативных механизмов оплаты и закупки лекарств поднимаются регулярно, но на сегодня единственной системой, которая применяется, остается система аукционов. Эта система не всегда оптимальна, когда речь идет о закупках инновационных препаратов, у которых нет аналогов.
– Sanofi ранее высказывала обеспокоенность в связи с тем, что из-за введения обязательной маркировки могут произойти перебои в поставках препаратов. Как дела с маркировкой обстоят сейчас? Готова ли компания к 1 январю 2020 года, когда маркировка станет обязательной для всех?
– Мы на все сто процентов поддерживаем систему маркировки лекарственных средств. Это та система, которая поможет нам гарантировать, что пациент получил именно тот препарат, который выписал врач, и которая уничтожит «серый» рынок. Однако до введения маркировки остается всего два месяца, а нормативы все еще дорабатываются. Есть целый ряд вопросов к готовности всей цепочки поставки препарата от производителя до ЛПУ, аптеки и, в конечном счете, до пациента. Текущая ситуация, безусловно, усложняет задачу нам и нашим коллегам. У Sanofi без малого 50 заводов по всему миру, 130 производственных линий, и даже при самом большом нашем желании подготовить все наши заводы, с учетом изменившихся требований, к 1 января 2020 года будет очень трудно, и я точно скажу, что не каждый продукт нашего производства будет готов. Поэтапное введение маркировки могло бы позволить нам всем избежать крупных проблем с поставками.
– В августе 2019 года Sanofi говорила об ускоренной регистрации Фризиума в России. В итоге препарат подали на регистрацию только в конце сентября, и пройдет она по обычному регламенту Минздрава – в сроки, не превышающие 160 дней. Почему вопрос о перерегистрации не встал раньше? Почему не получилось зарегистрировать препарат быстрее?
– На вопрос, почему потребности в препарате не было раньше, я ответить не могу. Регистрация Фризиума закончилась еще в середине 90-х годов, и в течение 20 лет у государства не было необходимости в этом препарате, нас никто о нем не спрашивал. Ситуация, которая возникла сейчас, – это кризис, к решению подключились и Минздрав, и правительство, и мы сами, для того чтобы пациенты получили препарат как можно скорее. Мы провели экстренное совещание, по итогам которого определили, где нам взять необходимый объем препарата. В конце октября должна состояться первая поставка пока не зарегистрированного препарата. В то же время мы в кратчайшие сроки подготовили досье и подали его на регистрацию в конце сентября. Со своей стороны Sanofi делает все, что в наших силах, и в кризисной ситуации все работают как одна команда.
