В нашей стране жизненно важная социальная инфраструктура, в том числе здравоохранение, во все времена строилась спорадически, следуя то политической воле, то за промышленно-экономическими кампаниями. Институты народосбережения, безусловно, эволюционировали, пусть и медленно – попытки совершения качественного рывка, выразившиеся в национальных проектах, дали свой фрагментарный успех, однако общую по стране картину кардинально пока не изменили. О том, какие идеи, инструменты и ресурсы потребуются для превращения России в комфортное для проживания ее граждан пространство, в интервью издателю Vademecum Дмитрию Кряжеву рассказала проректор по развитию и инновациям МГРИ им. Серго Орджоникидзе, член Общественного совета Министерства по развитию Дальнего Востока и Арктики, доктор экономических наук Юлия Зворыкина.
– Весной 2020 года вы вместе с Александром Мясниковым, президентом ГКБ им. М.Е. Жадкевича ДЗМ Москвы, выпустили совместный доклад «COVID-19. Вызов здравоохранению». Несмотря на то что тезисы для него вы готовили даже не в разгар пандемии, но в разгар всеобщей тревоги на ее счет, предложения, которые в них содержатся, и сейчас смотрятся весьма взвешенно: увеличение расходов на здравоохранение, принципиально иной подход к формированию медицинской инфраструктуры и даже планированию городов с учетом риска новых вероятных эпидемий. При этом ваши профессиональные интересы прямо с проблематикой здравоохранения не совпадают. Как получилось, что вы включились в эту работу?
– Системно я участвую в самых разных исследованиях и, в частности, в большом многолетнем проекте «ДНК России», в котором отвечаю частично за экономический блок. Участники рабочих групп так или иначе пересекаются, дружат между собой. И мне – по первому образованию я психолог-методолог – еще и периодически выпадает роль своеобразного «транслитера» между всеми ними – политологами, философами, историками, экономистами. Вникать приходится во многие аспекты, в том числе и в проблемы здравоохранения – они проявляются на разных срезах. Ну а в начале 2020 года никто не мог быть в стороне от темы пандемии, в том числе и мы, методологи.
– Вы накопили значительную экспертизу по проблематике развития Арктики и приравненных к ней территорий, а также Дальнего Востока. Известно, что численность населения на этих территориях неуклонно снижалась в течение последних 30 лет.
– Да, и ситуация с качеством здравоохранения, его доступностью была и во многом остается одной из основополагающих причин оттока жителей. Можно далеко на Север не забираться, возьмем для примера прекрасный старинный город Каргополь – райцентр на юге Архангельской области с населением 15 тысяч человек. Ближайший многофункциональный клинический центр находится в 220 км, в Плесецке. В городе сложности с записью к специалистам узкого профиля, особенно в ситуации, требующей консилиума, например, у гинеколога или уролога – это уже серьезная проблема. Роддом при местной ЦРБ был закрыт несколько лет назад, и теперь роженицы должны разъезжаться из района в трех возможных и весьма дальних направлениях – в Няндому, Архангельск или тот же Плесецк, что в условиях весьма ограниченной транспортной доступности, с транспортным плечом в сотни километров для будущих мам дело непростое. А ведь акушерские ситуации – самые внезапные, самые острые.
При этом важно понимать, что все эти трудности с жизненно важной социальной инфраструктурой имеет населенный пункт со статусом города-музея, история которого на год старше Москвы. Каргополь не только имеет огромное историческое значение для России, но и большой туристический потенциал. И очень важно настраивать людей на то, чтобы они оставались жить в этих местах, доносить до них, что они часть общего мира. Делать это можно и нужно разными способами. Например, через культурный обмен. Хорошо помню, как пару лет назад известный дизайнер Фрол Буримский, вдохновившись тем же Каргополем, создал коллекцию одежды. Провел ее показ в Каргополе (на подиум выходили местные юноши и девушки, их родители из Каргополя и Няндомы), а затем – в Париже. Это было прекрасно, объединило горожан. Но без развития социальной инфраструктуры, разрешения кадровых проблем одна культура задач демографии не решит, конечно.
Юлия Зворыкина
– Но вот уже 12 лет действует программа «Земский доктор». С помощью таких проектов вообще можно решить проблему кадрового голода в регионах и, как следствие, сократить отток населения в большие города?
– Такие программы, как «Земский доктор» и им подобные, дают определенный эффект, но эволюция их происходит медленно. Молодым специалистам дают подъемные. О них много везде говорится. Но часто решить проблемы закрепления специалиста на месте с помощью этих выплат и предоставления жилья не получается. А кроме жилья должна еще быть и достойная зарплата, которая молодому врачу также начисляется от числа принятых пациентов, и если их немного, то и денег на жизнь не хватает.
Программы поддержки хороши для регионов с высокой плотностью населения и развитой транспортной сетью, при этом 70% территории с долей населения в 13% по такой модели работают уже не столь успешно. И я переживаю за северные регионы, их будущее, и считаю, что основная ставка должна быть на комплексную политику их развития. В ней должна отражаться привлекательность, перспектива жизни на селе, в исторических городах, моногородах. Но через каналы массовой коммуникации пока внушается ровно противоположное. Зачастую доходит до продвижения мыслей о том, что если ты кандидат наук, у тебя двое детей и ты продолжаешь вместе с ними жить в моногороде, связываешь с ним свое будущее, ты неудачник, ты не заботливый родитель. А если ты продал свою квартиру, переехал в пригород Петербурга, купил там однокомнатную клетушку, то ты уже в глазах общества молодец, думаешь о будущем своих детей. Господство таких мнений до сих порбыло на руку строительным, транспортным, телекоммуникационным, ритейловым компаниям. Им не надо тянуться за потребителем, потребитель сам подтянется в большие города. И мало кто задумывался, к сожалению, сколь это недальновидно. Потому что уже остро встает вопрос о том, кто будет делать химию, газохимию, нефтехимию, сталь, алюминий и медь для страны. Ведь все эти проекты, они не для Москвы, Санкт-Петербурга или Краснодара.
– Есть перспектива, что этот тренд переломится?
– Такая работа ведется. Я участвую в обсуждениях на нескольких площадках, крупный бизнес заинтересован в долгосрочном развитии городов. К каждой категории городов, разумеется, нужен свой особый подход. Если взять исторические города, там мы имеем дело с постепенно выбывающей инфраструктурой, их планировку можно делать поэтапно, какими-то участками и привязывать к ним туристические объекты. И есть понимание, что жить эти города будут за счет массового туризма. С моногородами уже совсем другая история. В ЗАТО [закрытое административное территориальное образование. – Vademecum] Росатома, Минобороны, Роскосмоса туризм либо ограничен, либо невозможен. И инфраструктура (большинство этих городов построены в 1970-х) выбывает не поэтапно, а одномоментно. Но будущее этих территорий будет связано с развитием науки, высоких технологий. Там накоплены компетенции, создана и сохранена среда для этого: более 30% патентов и ноу-хау формируется в городах Росатома. И тут речь о серьезных разработках, которые будут востребованы во всем мире. А значит, есть потенциал для будущих поколений. С медициной, к слову, в отличие от исторических городов, в ЗАТО особых проблем нет, потому что за эту задачу отвечает ФМБА. И в городах, где базируются крупные предприятия добывающей промышленности, кстати, тоже производственная медицина больше не в загоне.
Тут добавлю, что принято решение о разработке мастер-планов опорных городов Арктики, они в финальной стадии разработки. Они разрабатываются в тесном контакте с людьми, дают и муниципалитетам и жителям, а точнее жительницам этих городов понимание не только того, что будет строиться, но и как будет строиться жизнь дальше.
– Почему именно жительницам?
– Потому что именно женщины решают, где останутся их дети. Если женщина решила, что она ребенка «выпихивает» куда-то там в Москву, никто ее не остановит. Женщины определяют демографическую политику в конкретных местах. А вот если мы, декларируя и реализуя свои планы, говорим им, что будут рабочие места, будет доступная медпомощь, будет возможность дать детям образование, будет современная инфраструктура, будут поддерживаться трудовые династии, люди останутся и будут рады тому, что их дети сейчас с ними в том месте, где они родились, там где их семья.
Поэтому очень важно, что обсуждение мастер-планов идет вместе с населением. В них учитываются самые разные принципы и параметры. Чтобы очередь в районной поликлинике не превышала 20 минут. Или в каком дворе какую школу правильно построить. Где нужен магазин, парикмахерская. Ритейлеры наши, в частности X5 Retail Group, активно участвуют в этой работе. Например, от них исходила идея делать при магазинах в небольших городах коворкинги или локации для малого бизнеса. Да что ритейлеры! У нас даже Патриархия включалась, поскольку у них тоже есть своя инфраструктура и они думают, как ее рационально развивать дальше: открывать, скажем, при региональных отделениях Духовной семинарии художественные кружки и кафе с бесплатным интернетом, куда бы тянулась молодежь вместо того, чтобы пиво на лавочках пить. В общем, у каждого свои мысли и все они обсуждаются. И населению это важно.
На самом деле работа над мастер-планами городов ведется полным ходом. Многие уже прошли защиту. И там видна действительно глубокая проработка проблематики, видение того, как город должен развиваться в ближайшие десятилетия. Хотя встречались и проекты, с которыми я не вполне могла бы согласиться. Вологда вот защищала модель мастер-плана, по которому у них в городе в долгосрочной перспективе не будет промышленности. Это довольно смелая идея, хотя, возможно, новаторская.
– А чем они будут жить тогда?
– Туризмом, услугами.
– И сливочным маслом, видимо.
– Работа над мастер-планом – это как раз поиск баланса между интересами администрации, которой нужен приток инвесторов и, следовательно, налогоплательщиков, бизнеса, заинтересованного в развитии и наращивании производства, и интересами населения, которые, понятно, голосуют за экологию.
– Вот вы затронули еще одну важную тему, которая связана и с будущим индустриальных городов, выбором – жить или уезжать, и с еще одной проблематикой, которой вы также занимаетесь. Очевидно, что вопрос экологии не менее острый, чем доступность медицинской помощи. Известно, что в проектах новых предприятий уже закладываются меры по НДТ (наилучшим доступным технологиям). Заводы и фабрики должны быть энергоэффективными, безопасными для окружающей среды и здоровья человека. А что делать с тяжелым индустриальным наследием СССР?
– Движение в этом направлении несколько подутихло в пандемию. Тема экологии отошла на время у ряда предприятий на второй план. Не думаю, что это надолго. Это общемировой тренд, и предприятия-экспортеры сохранили свои экологические программы. Крупные производители удобрений все последние годы серьезно вкладывались в свою модернизацию. У них был для этого мощный стимул. Их продукция востребована за рубежом, поэтому для них важно быть экологически комфортными. Да и металлурги не сильно отставали, и переориентация их экспорта с европейских на азиатские рынки настрой не поменяла, потому что Индия и Китай тоже берут в расчет экологические показатели – так называемые скоупы – углеродный след по выбросам парниковых газов рассчитывается на всех этапах создания продукции, в том числе и на уровне сырья. Экологичность производства – это важный критерий конкурентоспособности на мировом рынке. Зеленая экономика, скажу я вам, – очень перспективная ниша. И все, кто стратегически мыслит, это понимают. Вот вам пример. В МГИМО я читала курс «Синяя экономика [устойчивое использование ресурсов океанов и морей для экономического роста. – Vademecum] и влияние углеродного регулирования на компании ТЭК». Тема вроде бы специфичная, однако слушателей набралось аж 470 человек. Мы с коллегами по кафедре не ожидали такого интереса, было непросто принять экзамен и выписать дипломы.
А все почему? Всем нужны конкретные решения. Пока мало кто знает, как скоупы считать, куда бумажки подавать, как что верифицировать, если вы собрались развивать зеленый климатический проект. В то же время у всех перед глазами ориентиры, которые озвучивают на COP [конференции ООН по изменению климата. – Vademecum]: конец угля будет в таком-то году, конец нефти – в таком-то, конец газа – в таком. Понятно, что динамика по миру в этих процессах разная, но мы видим проявления внешних поставщиков и покупателей, нашего сырья в том числе. В конце концов, всех нас ждет следующий технологический уклад, где в центре будет человек, а человеку нужны хорошие условия жизни. В истории развития техники и технологий это будет первый случай, когда изменятся не только сами машины и оборудование, но и энергоносители, которые они используют, изменится сам человек, его структура. Человек, вероятно, станет одновременно и субъектом, и объектом этих технологий.
