Пять лет назад академик Белов, оставив заведование отделением в РНЦХ им. Б.В. Петровского, ушел в Первый мед – строить университетскую клинику сердечно‑сосудистой и аортальной хирургии. А в марте 2015 года вернулся – уже в качестве избранного директора центра. В интервью VADEMECUM кардиохирург расска­зал о профессии, карьере и управленческих амбициях.

«Я БРАЛ ПРОТЕЗ И ЗАМАЧИВАЛ ЕГО В КРОВИ»

– Когда в начале 80-х вы пришли в РНЦХ, предполагали, что когда-нибудь станете здесь директорствовать?

– Нет, в то время я и не думал об административ­ной работе – концентрировался только на прак­тической хирургии в сочетании с наукой. На ра­боту в РНЦХ меня пригласил возглавлявший тогда центр академик Петровский, которому были нужны молодые перспективные специа­листы с хорошими навыками в хирургической технике и научных исследованиях. А я как раз подходил под эти характеристики. Уже защи­тил в Куйбышеве, где я начинал, кандидатскую диссертацию, много публиковался в научных журналах, мог на работающем сердце собаки сшить без увеличения коронарные артерии, а та­кие операции только-только внедрялись в прак­тику. Заметив эти результаты, меня пригласили на должность младшего научного сотрудника. Так я оказался в Москве.

– Какие операции в те годы проводились в РНЦХ?

– Делалось довольно много для того времени опе­раций по протезированию клапанов сердца, около 100 в год, по протезированию брюшной аорты – 200–300 вмешательств, операции врожденных и приобретенных пороков сердца. Руководитель отдела сосудистой хирургии Марат Князев вместе с профессором Борисом Шабалкиным, который стал моим учителем, уже делали первые операции аортокоронарного шунтирования. Но технология вмешательств была совсем другой. Например, тогда еще использовались многоразовые системы для аппаратов искусственного кровообращения, их отмывали в чугунных ваннах, чтобы исполь­зовать на следующем больном. Почти не было импортных материалов – искусственные клапаны сердца делались из резины на заводе в Кирово-Че­пецке и на других предприятиях. Несмотря на все это, центр во многих направлениях хирургии был инновационным и передовым. Вокруг Петров­ского сконцентрировались лучшие хирурги того времени, он умел их привлекать, задавать нужное направление, предвидя, как будет идти развитие мировых медицинских технологий. Именно здесь были сделаны первая трансплантация почки, первое протезирование клапана, операции по ре­зекции и трансплантации печени, микрохирур­гические вмешательства, использовались многие другие ноу-хау.

– Как вам удалось в таком созвездии мастеров стать завотделением?

– Я довольно быстро стал сильным хирургом, в частности, в области реваскуляризации мио­карда у меня были здесь очень хорошие учителя. Мне посчастливилось ассистировать на опе­рациях по удалению аневризмы сердца Борису Петровскому – родоначальнику направления. В первые годы я работал в отделении ишемиче­ской болезни сердца под руководством Бориса Шабалкина, одного из основателей коронарной хирургии в СССР, мы делали много операций аортокоронарного шунтирования. Я первым сделал операцию с наложением сразу шести и семи шунтов. Очень хорошо помню того боль­ного – у него было запредельное поражение всех сосудов, и за таких пациентов в то время никто не брался. Понимал, что иду на определенный риск – пригласил в операционную профессоров Шабалкина и Константинова, академика Пе­тровского, сумел их убедить, получить «добро» на операцию, и в итоге она прошла успешно. Мы стали делать такие сложные вмешательства одно за другим. Я довольно быстро защитил доктор­скую диссертацию по реконструктивной хирур­гии при ишемической болезни сердца, а когда погиб глава отделения сосудистой хирургии доктор Марат Князев, меня назначили на его место. Затем у Петровского и Константинова появилась идея – развивать аортальную хирур­гию, которая была тогда в зачаточном состоянии. В то время уже были попытки делать операции на корне аорты, но они в большинстве случаев заканчивались печально. Отделение сосудов, ко­торое я возглавлял, было переименовано в отде­ление хирургии аорты. Фактически мне довелось разрабатывать новое направление – изучать, популяризировать и внедрять такую хирургию в России.

– Каким образом уникальная операция становится массовой?

– Пришлось «с нуля» разрабатывать всю тех­нологию – от шва аорты до обработки расход­ных материалов и протезов. Например, в США в то время протезы аорты уже массово выпу­скала компания Johnson&Johnson, а нам были доступны только негерметичные отечествен­ные изделия. Я брал наш протез, замачивал его в крови или плазме, помещал в специальный шкаф, обработанный сухим жаром, чтобы поры протеза закупоривались, что и обеспечивало какую-то минимальную герметичность. В ито­ге нам удалось поставить такие вмешательства на поток. Если в конце 80-х в СССР делались единичные операции на аорте и смертность приближалась к 100%, то к середине 90-х только в РНЦХ проводилось до 40–50 таких вмешательств в год с показателем смертности 30–40%, а сейчас смертность снизилась до 5%. Для пациентов с заболеваниями аорты, которые считаются абсолютными смертниками, это кар­динальное решение проблемы. За это я получил Государственную премию и стал академиком и членом-корреспондентом РАМН.

«МИЛАНОВ БЫЛ СИЛЬНЕЕ МЕНЯ»

– Когда Борис Петровский оставил пост министра здравоохранения, это как-то повлияло на работу центра?

– Нет. Петровский был довольно скромным министром – не строил большого количества корпусов для своего центра, не отвоевывал какие-то особые преференции. Но и живя скромно, он всегда выступал на первых позициях и своих учеников воспитывал так, что они долж­ны быть лидерами. Поэтому после того, как Пе­тровский ушел с поста министра и руководителя центра, а директором стал Борис Константинов, ничего не изменилось. Петровский оставался почетным профессором, продолжал работать, давал ценнейшие указания, и их взаимоотноше­ния с Константиновым были образцовыми для всего коллектива.

– Как дальше развивалась ваша карьера в РНЦХ?

– Последующие 20 лет я заведовал тем же отделе­нием и продолжал заниматься развитием инно­вационных хирургических методик. Мы пер­выми в России начали восстанавливать сосуды мозга и сердца, внедрили в практику операции по удалению аневризмы аорты. Сформировалась школа, состоящая из 20 докторов наук, более 40 кандидатов наук, многие из моих учеников, например, возглавляют сейчас федеральные центры сердечно-сосудистой хирургии.

– Почему пять лет назад вы не стали баллотиро­ваться на первых выборах директора РНЦХ?

– Меня это не интересовало, да и я просто не был готов к такой позиции. Наконец, я считал Николая Миланова гораздо более достойной кандидатурой. Он был сильнее меня – по опыту, по мышлению, по подходу к организации науки. Поэтому я и голосовал на прошлых выборах за него.

– После избрания Сергея Дземешкевича директо­ром вы ушли их РНЦХ. Не сложились отношения с новым руководителем?

– Нет, у нас не было никаких трений, скандалов, все было нормально. Но на каком-то этапе хочет­ся расправить крылья, развиваться. А тут нача­лась реконструкция, и мое отделение из 25 коек сократилось до 12. Если раньше в моем распоря­жении была операционная каждый день, то те­перь я мог оперировать только два раза в неделю. И я не мог себе позволить в лучшие годы своей жизни, будучи маститым хирургом и академи­ком, трудиться в таких условиях. А ректор Пер­вого меда как раз предложил мне организовать отдельную клинику на 70 коек – с тремя опера­ционными, диагностическими комплексами, отдельной анестезиологией и реаниматологией. И я вместе с ректором смог это сделать и горжусь тем, что эта клиника стала ведущей универси­тетской клиникой по хирургии сердца, сосудов и аорты в России.

– Сотрудники вашего отделения ушли с вами?

– Нет, я всех оставил. У меня есть принцип: я не разоряю гнезда, которые сам свил. Да, они хотели уйти со мной, даже слезы текли, но я, ничего не объясняя, просто оставил их в цен­тре. А в Первом меде набрал уже новую молодую команду – первым моим сотрудникам не было и 30. А сейчас они уже без моего участия делают операции с искусственным кровообращением.

– Сколько операций делала ваша клиника в Пер­вом меде?

– В первые годы – сотни операций, а в про­шлом году мы сделали уже около 1 300 опера­ций – по протезированию клапанов, по замене корня аорты, при патологиях аорты и другие.

«ЮРА, КАК ЖЕ ТЫ ТАК ЖИЗНЬ ПРОЖИЛ?»

– Что же вас заставило баллотироваться в дирек­тора РНЦХ?

– Организовав «с нуля» клинику и поработав руководителем, я очень многому научился. Как было в хирургии? Чувство, что ученик настигает меня, становилось стимулом двигаться дальше. А сейчас, я считаю, обратиться в администра­тора – мой долг. Я понял, что не только могу, но и должен быть директором, чтобы поднять имена Петровского и Константинова, чтобы возродить школу РНЦХ и придать центру ту же мощь, которая у него была, когда я был молодым.

– То есть за время руководства Сергея Дземешке­вича эта мощь исчезла?

– Мне кажется, да. И многие со мной согласятся. Давайте посмотрим на факты. Ушли 11 профес­соров, два академика, которые были лидерами в разных направлениях хирургии, вместе с ними утеряны многие хирургические технологии, вместо них не появилось ни одной новой. Утра­чено лидерство центра в науке и практической хирургии. И вот, глядя на все это, я решил: кто, если не я? Если я не пойду баллотироваться сейчас, то когда-то стану старым и скажу себе: «Юра, а как же ты так жизнь прожил, а? Почему ты не помог, почему лично не принял участия?»

– Бывшие коллеги в ожидании выборов уговарива­ли вас вернуться?

– Ну нет, кто будет меня уговаривать? Да и ха­рактер у меня такой, что воздействовать на меня очень тяжело. Я могу принимать решения, могу их отстаивать и действовать очень быстро. Иначе бы я не справился никогда с хирургией аорты – когда давит 5 литров крови и ею залит весь потолок, требуется характер и мгновенные решения. Я заточен на действие в экстремальных ситуациях. И мне даже нравится, что я вступаю в новые полномочия, когда в центре идет строй­ка, потому что это тоже своего рода экстрим.

– Насколько качественно, на ваш взгляд, проходи­ли выборы президента РНЦХ?

– Это были серьезные выборы, с серьезной изби­рательной комиссией, предвыборными кампа­ниями, наблюдателями с обеих сторон – все как на президентских выборах. Это и есть, на мой взгляд, демократия.

– Перед голосованием вы разместили на Youtube обращение к сотрудникам РНЦХ – весьма эмоцио­нальное, это был креативный предвыборный ход?

– Нет, я на самом деле хотел выступить в самом центре вживую, но мне не дали, поэтому при­шлось прибегнуть к интернету.

– А кто не дал?

– Предыдущий директор. Не знаю, почему он так поступил, это, конечно, на его совести. При истинной демократии кандидаты могут неогра­ниченно общаться с коллективом вплоть до са­мих выборов.

– А вы были уверены, что выберут вас?

– На 100%. Я бы не стал баллотироваться, если бы сомневался. У меня такой характер – пришел, увидел, победил.

«И НА НАУЧНЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ МОЖНО ЗАРАБАТЫВАТЬ»

– Что вы принципиально измените в центре, став директором?

– Мой план развития РНЦХ отражен в пред­выборной программе, с которой я выступал. Этот план я бы разделил на два этапа: такти­ческий, с 2015 по 2016 годы, в течение которых должна завершиться реконструкция корпуса центра, и стратегический – с 2017 по 2019 годы, за это время мы должны сделать РНЦХ первым в области разработки и популяризации новых технологий для многопрофильной клинической хирургии, обеспечив россиян хирургической помощью мирового уровня. Лидерство в России и за рубежом должно стать нашей основной иде­ей, и я уверен, что она будет реализована. И если сейчас мы еще пробуксовываем, то в скором времени наверстаем упущенное.

– Кадровый состав РНЦХ как-то изменится? Вы ведете с собой новую команду?

– Никаких кардинальных изменений не про­изойдет. Могу сказать, что из четырех моих заместителей двое останутся из прежней коман­ды – главный врач РНЦХ Олег Загорулько будет повышен до заместителя по лечебной работе, на прежней позиции заместителя директора по научной работе останется и Олег Скипен­ко. Двое руководителей придут извне – моим заместителем по инновациям, развитию и со­трудничеству станет бывший сотрудник РНЦХ, работавший до последнего времени в НИЦ «Курчатовский институт», Алексей Коротеев, а должность заместителя по общим вопросам и административно-хозяйственной части займет Кирилл Константинов, возглавлявший Фила­товскую детскую больницу №13.

– Докторов наук и академиков, которые ушли из РНЦХ пять лет назад, планируете вернуть?

– Да, но мне кажется, это удастся сделать только после завершения реконструкции. В нынешних условиях, это, увы, физически невозможно.

– Реконструкцию РНЦХ уже назвали долгостро­ем. Вы уверены, что она закончится в срок?

– У нас нет другого выбора, иначе мы так и не приступим к стратегическому развитию центра. По итогам предварительных перегово­ров с департаментом по инвестициям и стро­ительству ФАНО есть уверенность, что инве­стиции на завершение работ будут выделены, а значит, оптимизация процесса будет зависеть только от нас.

– В предвыборной программе вы говорили, что для финансирования РНЦХ намерены активно использовать и внебюджетные источники. Что вы имели в виду?

– В первую очередь мы наладим систему поиска и получения грантов на научные исследования, этим будет заниматься Алексей Коротеев. В нау­ке мы сдвинем акценты в сторону доказательной медицины и кастомизированных исследований, с которыми мы сможем выступать на конгрес­сах. Мы будем выстраивать цепочку процессов по принципу «клиника – наука – фундаменталь­ные исследования – инвестор». Иными словами, наша позиция заключается в том, что, проводя научные исследования, тоже можно зараба­тывать деньги. Мы не исключаем проведения и совместных исследований с другими центра­ми. В нашем мире нельзя отгораживаться, нужно иметь друзей, развивать контакты, проводить мультицентровые исследования. И я уже про­вел предварительные переговоры о совместной работе с руководителем НИИ трансплантоло­гии им. В.И. Шумакова Сергеем Готье и гла­вой НЦССХ им. А.Н. Бакулева Лео Бокерией. Есть договоренность о сотрудничестве с НИЦ «Курчатовский институт», а также с зарубеж­ными институтами в Корее и Голландии. Кроме того, мы будем реструктуризировать систему финансирования центра за счет увеличения доли ДМС и платных контрактов.

– Количество операций увеличится?

– Думаю, на этом этапе нам нужно как мини­мум не допустить снижения. За каждое вме­шательство нам платит государство, и на счет центра поступают реальные деньги, из кото­рых платится зарплата. Поэтому удержание и по мере возможностей увеличение потока операций будет одной из наших основных целей.

– Сотрудники РНЦХ, кстати говоря, жалуются, что за пять лет их зарплаты ни разу не индексиро­вались. Будут повышения?

– Довольно сложный вопрос, особенно в усло­виях сокращения федерального финансирова­ния медицины. Но мы сейчас находимся в про­цессе поиска различных механизмов для того, чтобы решить эту проблему. Одним из выходов может быть внедрение коэффициента трудово­го участия, который применялся в советское время. То есть зарплата распределяется в соот­ветствии с выполненной работой.

– А каково сейчас финансовое положение центра?

– К сожалению, я еще не располагаю полной информацией по бухгалтерии, поэтому не могу пока дать аргументированный комментарий, но очень скоро мы примем все дела, и картина станет более ясной.

– То есть первое, ближайшее, время вам придется вникать?

– Вникать уже поздно и несолидно. Я немедлен­но получу информацию и буду действовать. Ну и, конечно, буду учиться администрированию и двигаться вперед уже в новой роли. Я пони­маю, что на новой позиции мне придется очень мало оперировать. Основными моими занятия­ми станут поиск денег, переговоры, совещания, организация процессов.

кардиохирургия, рнцх