Биотехнологии в России стали мейнстримом. О разработках молекул и инвестициях в R&D заявляют все больше отечественных игроков. Стоит ли этот тренд считать переходом национальной фарминдустрии на рельсы инновационного развития, в интервью издателю Vademecum Дмитрию Кряжеву рассказал Вадим Меркулов, замгендиректора по экспертизе лекарственных средств ФГБУ «Научный центр экспертизы средств медицинского применения» Минздрава России.
– Осенью 2013 года были выпущены первые отечественные моноклональные антитела, с тех пор повестка фармрынка в основном вращается вокруг биотеха. Биотех меняет индустрию и ее регулирование, при этом большинство компаний из тех, что сейчас укоренились в этой нише, – игроки, по меркам индустрии, исключительно молодые.
– Тут история биотеха неотделима от истории российской науки. И поэтому я бы сказал, что веховым правильнее не 2013 год называть, хотя ты прав – именно тогда появились первые МАБы [monoclonal antibodies; моноклональные анититела. – Vademecum] «Биокада». Просто я считаю, что без оглядки на последние лет сорок полной картины не увидеть. 1980-е – это период формирования в СССР сильной фундаментальной школы. Затем 90-е и начало «нулевых» – драматичный для отечественной науки период так называемого оттока мозгов на Запад, а вернее, в институты и компании из США, Европы и Японии, которые впоследствии стали транснациональными китами в области биотеха. Ну и, наконец, новая эра возрождения или зарождения биотеха, которую мы сейчас проживаем вместе с молодыми амбициозными компаниями.
– У них есть шанс превратиться в транснациональных китов?
– Почему нет? Пробуждение биотеха в нашей стране действительно случилось позднее, чем во многих развитых странах. Но причины тому вполне объективные. Повлиял на это не только «отток мозгов», но и отрыв академической науки от индустриальных партнеров в СССР. Институты разрабатывали, регистрировали лекарственные препараты, но связи с предприятиями у них не были налажены. Да и сами фармпредприятия предпринимательской инициативы проявлять не могли и работали с препаратами дженерикового ряда. Появление компаний со своим R&D, где высокая наука соседствует и сотрудничает с производством, – это примета уже нашего времени. Первыми апостолами биотеха в России стали «Биокад» и «Генериум». Пришедшие следом равнялись и равняются на них, видя, что за биотехом будущее отрасли. На нашей конференции «РегЛек» я постоянно это повторяю: нужно вкладываться в биотехнологии в России! Тут уже есть индустриальная площадка, есть хороший потенциал для развития науки. Можно начинать с выпуска биоаналогичных препаратов, чтобы следом начать создавать собственные оригинальные молекулы. Понимание этой перспективы в индустрии укореняется. Многие крупные компании отходят от чисто дженерикового профиля и инвестируют заработанный капитал в R&D-центры, в свои разработки.
– Да, новостей о собственных биотехпроектах в последние два-три года все больше.
– Конечно. Мощным драйвером для рынка стал COVID. Он позволил индустриализировать инновационные разработки, довести их до производственных мощностей, до регистрации и до непосредственного применения. Не случись пандемии, ни один регулятор в мире так быстро не разрешил бы применение вакцин на основе аденовирусных векторов, мРНК. Но сила обстоятельств перевесила, и все были вынуждены пойти на определенную либерализацию и выпустить на рынок новые продукты. А теперь мы уже видим последствия этого серьезного регуляторного решения. К нам стали заходить серьезные генотерапевтические препараты, которые используют те платформы, которые применялись ранее при разработке противоковидных вакцин.
Плюсом для развития биотеха стало и то, что в пандемию широкую известность и широкое применение получили моноклональные препараты. Если на минуту опустить массу справедливых оговорок про риски, связанные с применением этих генно-инженерных лекарственных средств, стоит признать, что с их помощью были спасены тысячи людей с тяжелым течением COVID, которым никакая иная терапия бы уже не помогла.
– Что можно сказать о качестве науки и, следовательно, качестве продуктов у отечественных биотехкомпаний?
– Я лично посещал некоторые лаборатории. И то, как все организовано, лично у меня вызывает уважение. Все по-настоящему, не имитация. Уровень оснащения, укомплектованности кадрами в R&D российских компаний очень высокий. Компании стараются такие R&D создавать при участии в том числе специалистов из университетов. Кооперация с академическими структурами становится все более тесной и серьезной. Она ориентирована на возможность получения в перспективе биотехнологических препаратов полного цикла.
Хотя стоит оговориться, что сразу с чистого листа свои инновации быстро наработать нельзя. Это по-прежнему длительно, затратно и рискованно. И потому игроки часто выбирают менее тернистый путь в биотех. Мы видим, как сейчас компании заходят на регистрацию препаратов с субстанцией, произведенной в Китае или других странах, дружественных нам. И все понимают, что это только первый шаг, который призван решить проблему быстрого вывода на рынок препарата и подачи сигнала: «Мы – это биотех. Мы за биотех. И перспектива развития в этом направлении лежит в основе стратегии и политики компании». Государство чутко реагирует на такие сигналы в условиях возможного дефицита по ряду препаратов. Компаниям дают серьезные, в том числе и регуляторные, преференции. Если раньше консультации, которые бы мы могли давать как регуляторы, практически сводились к нулю, то сейчас мы очень активно консультируем наши отечественные компании по вопросам регистрации высокотехнологичных лекарственных препаратов.
– То есть у ФГБУ НЦЭСМП меняется или корректируется роль? Если раньше центр был своеобразным КПП на входе в рынок, то сейчас вы еще и услугу консьержа предлагаете. Тут нет внутреннего конфликта?
– Мы сделали все необходимое, чтобы его не возникло, создав наш Центр трансфера медицинских технологий. Хотя он и является структурным подразделением ФГБУ, но абсолютно автономен с точки зрения проведения консультаций для разработчиков препаратов. По сути, все организовано так же, как у регуляторов во всем мире. Есть консультирующее подразделение и есть подразделение, которое проводит экспертизу. Их задачи не пересекаются. Взаимодействие сотрудников, которые задействованы в экспертизе, с разработчиками препаратов исключены. Мы за этим строго следим.
– Создавая Центр трансфера медтехнологий при ФГБУ, вы какой-то этический свод отдельно принимали? Есть какие-то установки – с этими интересантами работать, с этими нет?
– Мы действуем в русле задач, которые перед ФГБУ поставил министр, – сопровождаем главным образом те разработки, которые ведутся в наших подведомственных учреждениях, содействуем академической науке. И прежде всего мы нацелены на такую работу, хотя и частные структуры с вопросами, бывает, приходят. Она включает и оказание консультативной помощи в проведении доклинических исследований, клинических, и толкование нормативно-правовой базы. Потому что для разработчиков это часто непосильная ноша. Не все они достаточным образом подготовлены, в особенности академическая наука, и мы им помогаем. Конечно, иногда задают вопрос: «А вы можете нам сделать досье по формату CTD [Common technical document. – Vademecum]?» Конечно, нет. Это не наша задача. Это задача соответствующих CRO [Clinical research organization. – Vademecum] или подразделений компании, которые ответственны за регистрацию. Но дать консультацию, как правильно провести доклинические исследования, каким образом построить план проведения клинических исследований, – без проблем.
– А если университет попросит найти индустриального партнера? Это тоже к вам?
– Приходят и с таким. Просят помочь найти адекватных производителей, индустриальных партнеров. Конечно же, университеты сами должны такими активностями обладать и, наверное, создавать соответствующие профильные подразделения по индустриализации своих разработок. Но пока этого нет, мы им многим помогаем, особенно если речь идет о разработке препарата для терапии редкого заболевания. Потому что без индустриального партнера, конечно, браться за разработку препарата с маленьким фокусом применения – это, конечно, нереальная задача. В таких случаях всем нужно встраиваться, взаимодействовать – Минздраву, Минпромторгу, нам, пациентским организациям. Вместе искать оптимальный способ решения.
– В появлении большого числа отечественных биоаналогов есть своя побочка – риски судебных разбирательств наших компаний с патентообладателями, теми самыми китами мирового биотеха. Известно, что НЦЭСМП, работая с заявителями, не обязан обращать внимание на то, существует ли риск нарушения прав компании-оригинатора. А правильно ли это?
– Да, мы на это не обращаем какого-то особого фокусного внимания, потому что наша миссия – социальная. Мы должны зарегистрировать качественный, эффективный препарат. А эти интеллектуальные споры, которые уходят в правовое русло, не наша задача, к счастью.
– По поводу эффективности. За те десятки лет, что рынок существует, компаниями были получены многие тысячи регистрационных удостоверений. Какие-то из них выдавались тогда, когда современного института экспертизы в лице ФГБУ еще не существовало и пропуск в систему обращения лекарств могли получить препараты без достаточных доказательств безопасности и как раз эффективности. Нужна ли тотальная ревизия старых «регистрашек»?
– Вообще, подобная ревизия ведется с 2010 года, когда был принят ФЗ-61 «Об обращении лекарственных средств». Законом были предусмотрены различные процедуры, направленные на подтверждение взаимозаменяемости лекарственных препаратов. За эти 13 лет с рынка вымылось много препаратов со старыми регистрационными удостоверениями, с недоказанной эффективностью. Если в историю углубиться, то, конечно, можно найти протоколы клинических исследований, которые проводились не только на людях, но даже на собаках. Но это такие редкие, уникальные ситуации. Но какие были времена, такой была и регуляторика.
А вообще, при оценке всего этого лекарственного наследия разных эпох важна принципиальная оговорка. Есть большое количество препаратов, которые доказали свою безопасность, эффективность в силу длительного использования пациентами. Естественно, они останутся в системе обращения, раз они востребованы. Мы называем их «бабушкины препараты» или автохтонные лекарства. Может быть, таких препаратов нет на зарубежных рынках, но исторически они использовались населением с далеких советских времен и смогли себя зарекомендовать.
– Еще один вопрос на тему тяжелого наследия. В систему допуска на рынок встроены такие структуры, как CRO, в чей функционал входит консультирование фармкомпаний и помощь в вопросах подготовки к регистрации. Рынок этих услуг прозрачным можно было назвать далеко не всегда. А теперь на фоне сворачивания проектов клинических испытаний многими игроками «большой фармы» в отрасли появились опасения, что отдельные CRO в погоне за оставшимися клиентами вообще забудут о профессиональной этике и начнут подсовывать регулятору «нарисованные» досье на аналоги, воспроизводящие документацию оригинатора. ФГБУ с таким сталкивалось?
– Единичные случаи, когда мы замечали, что данные не совсем, скажем, нативные, в нашей практике были. Когда возникали вопросы к документам или подозрения, мы сразу обращались в Росздравнадзор, и там дальше разбирались. Сейчас НЦЭСМП работает над созданием механизма оценки и верификации первичных клинических баз. Будет создана соответствующая надзорная структура – инспекторат, который будет удостоверяться в реальности проводимых исследований по тому или иному препарату, выявлять возможные несоответствия. CRO, которые хотят играть в игры с законом, на рынке не останется.
– НЦЭСМП находится на переднем крае индустрии. Вы в ежедневном режиме наблюдаете, как меняется рынок. Но главный вопрос – сохранится ли импортозависимость?
– Главное, не бороться с ней без оглядки на средства, не закрываться от мира. Скорее, надо сконцентрироваться на действенной помощи местным игрокам, способствовать углублению локализации производства важных для национального здравоохранения продуктов – противовирусных средств, биотехнологических генотерапевтических препаратов, новых антибиотиков. Рынок не может и не должен сразу уходить в локализацию передовых наукоемких препаратов. Но очевидно, их доля будет постепенно расти, а вот доля дженериков – снижаться (пока в арифметической прогрессии). Очевидным новым трендом, кстати, станет локализация оборудования для фармпроизводств, комплектующих к нему, расходки. Уверен, что наша фармацевтическая отрасль станет локомотивом в том числе и для других отраслей, которые тесно сотрудничают с промышленными компаниями.
