Медицинскими отходами одной только Москвы можно за год набить сотню стандартных одноподъездных девятиэтажек. Целый городок. Что делать с этой жуткой смесью бинтов, шприцев, окровавленных хала­тов и отрезанных частей тела – не особенно понятно. Правила переработки таких отходов представители отрасли понимают каждый по-своему. Но борьба за рынок уже идет нешуточная: после череды интриг и конфликтов почти миллиардный контракт на работу с отходами московских медучреждений сменил исполнителя. А теперь рынок ждет новое потрясение. По заказу Минздрава проведено большое иссле­дование о том, каким образом надо менять систему работы с медицинскими отходами. Выводы ученых противоречат сложившейся практике.

Прошлой осенью жители деревни Волчанка Омской области, собирая хворост возле свалки, нашли человеческую ногу, завернутую в просты­ню. Полиции удалось расследовать инцидент. Выяснилось, что в местной больнице «ранее одному из пациентов была произведена ампута­ция части бедра, которую сотрудники больницы вывезли на свалку бытовых отходов» – об этом сообщило со ссылкой на местную прокуратуру агентство «Омскпресс». Ответственное должностное лицо больницы оштрафовали на 10 ты­сяч рублей. Дело было в сентябре. А всего через месяц, на этот раз в Костромской области, местные жители нашли на кладбище несколько ящиков с ампутированными человеческими ко­нечностями, внутренними органами и другими биологическими отходами. Находки такого рода делаются в России не каждый день, но с десяток случаев в год набирается.

Много это или мало? Шанс привлечь внимание и попасть в хроники имеют только такие страшноватые члены семейства медотходов – кто же станет сообщать в полицию про выброшенные медицинские перчатки, хирургический халат или еду из инфекционной палаты сельской больницы... А по данным опубликованного в 2013 году исследования «Медицинские отхо­ды. Опыт безопасного обращения в Российской Федерации», биологические отходы, то есть биологические жидкости и части тела челове­ка, составляют всего 0,2% от всех медицинских отходов (подробнее – в инфографике «Разобрать по волокнам»). Причем жидкостей среди «биологии» куда больше, чем ног, рук или плаценты. Так что случаи довольно показательные. Опе­раторы рынка уверены: в России с утилизацией медотходов – непорядок. Их судьбу практически никто не контролирует. Больницы нередко вы­кидывают на помойку эпидемиологически опас­ные медицинские отходы вместе с обычными твердыми бытовыми (ТБО). Тем же часто за­нимаются и фирмы, заключившие контракты с медучреждениями на вывоз отходов и имею­щие лицензию на этот вид деятельности.

Годовой объем медотходов в России упомянутое выше исследование оценивает в 1,7 млн тонн (в 2010 году). Их «правильная» утилизация стоит от 20 рублей за килограмм, но цена может доходить и до 100 рублей. Рынок объемом в милли­арды рублей, пусть даже дикий, влечет многих. VADEMECUM постарался разобраться в его ближайших перспективах.

КЛАССНАЯ СВАЛКА

Медицинские отходы, как известно, делятся на пять классов, но с позиции «утилизатора» все намного проще. Самая объемистая группа, так называемые отходы класса «А», никого особо не интересует. Это мусор, непосредственно с лечением не связанный: бумага, сломанная мебель, так называемый смет дворовой терри­тории, неинфекционные пищевые отбросы. На класс «А» приходится, по данным ВОЗ, при­мерно 80% всего медицинского мусора. Но «А» можно перерабатывать вместе с бытовыми отходами, поэтому компаниям, которые специ­ализируются на медицинском мусоре, он неин­тересен.

Как правило, не занимаются такие компании и классами «Г» и «Д». Основной представитель «Г» – это лекарства и отходы дезинфицирую­щих средств. Для их вывоза нужна специальная лицензия, а сама эта группа сравнительно не­велика. «Д» – радиоактивные отходы, их еще меньше.

Остаются классы «Б» и «В», которые главным образом и интересуют бизнес. «Б» – это эпидемиологически опасные отходы. В этот класс попадают медицинские инструменты, одежда, отходы лабораторий, отбросы столовых в ин­фекционных отделениях, а также части чело­веческого тела, жидкости и прочее. «В» – почти то же самое, только хуже. Это чрезвычайно эпидемиологически опасные отходы – все, что контактировало с больными опасными инфекционными заболеваниями. «Б» полагается собирать в желтые пакеты, «В» – в красные и надписывать. И то и другое следует вывозить и перерабатывать отдельно от прочих отходов. Но класс «В», как более опасный, надо пе­ред вывозом, прямо в лечебном учреждении, обеззаразить. Зачем? «А вы представьте себе, что с машиной, которая везет особо опасные отходы, произошла авария или что-то случи­лось при погрузочно-разгрузочных работах», – поясняет Наталия Буторина, ведущий научный сотрудник Лаборатории эколого-гигиениче­ской оценки отходов ФГБУ «НИИ экологии человека и гигиены окружающей среды им. А.Н. Сысина» (НИИ ЭЧиГОС).

Класс «Б» – это примерно 20% всех медотходов. Для Москвы – минимум 20 тысяч тонн, то есть два десятка девятиэтажных домов (аналитики называют цифру до 40 тысяч тонн). «В» – раз в семь меньше. Ставки в борьбе за эти два клас­са высоки: например, в 2013 году компания «Клин Сервис» выиграла конкурс на право в течение трех лет вывозить и перерабатывать отходы «Б» и «В» всех муниципальных медуч­реждений Москвы. Цена контракта составила 838 млн рублей. А до того «главным медицин­ским мусорщиком» столицы было ООО «Эко­сервис»: в 2011 году общество выиграло конкурс на вывоз (переработка в конкурсное задание не входила) 34 тысяч кубометров медотходов за 117 млн рублей. После потери муниципаль­ного контракта «Экосервис» сократил свою выручку почти на порядок.

ПЕРЕЗАГРУЗКА В ЛЮБЕРЦАХ

Бытовой мусор уже давно интересует крупных игроков. В его переработку вложили средства Олег Дерипаска, Роман Абрамович, Виктор Вексельберг. Медицинские отходы пробудили интерес инвесторов позже.

Александр Ершов, владелец компании «СИС – Натуральные ресурсы», – один из первооткрывателей. Впрочем, медицинским мусором он увлекся не от хорошей жизни. «До кризиса мы поставляли запчасти для самолетов, налажива­ли импорт компонентов для производства шин. В основном работали по госзаказам, – расска­зывает Ершов. – Дефолт нас подкосил, поме­нялся состав компании. Проще говоря, я остал­ся один». Неожиданно Ершов обнаружил со­вершенно свободную нишу: «Рынка медотходов как такового не было, только одна маленькая группка занималась этим в Петербурге». При этом в ближайшем Подмосковье, в Люберцах, был завод «Эколог» (ныне закрытый), где в ста­рых печах австрийского производства сжигали погибших животных и биологические отхо­ды. Ершов арендовал в таксопарке несколько «газелей» и стал возить на «Эколог» медотхо­ды. Собственно, на такое сырье завод не был рассчитан – в таком мусоре много пластика, ему для сравнительно безвредной утилизации нужны более высокие температуры. И все же это была единственная точка легальной утили­зации медотходов, рассказывает Ершов. Медуч­реждения, стесненные в средствах, не торопи­лись заключать с новорожденным мусорщиком контракты, но Ершов «взаимодействовал в этом направлении с прокуратурой и Минюстом», в качестве главы им же созданной обществен­ной экологической организации он написал жалобы на семь больниц-нарушителей. «Уже в первый год мы так загрузили Люберцы, что заводу пришлось увеличивать время работы», – гордится предприниматель.

Одной перевозки пионеру было мало: он хотел сам уничтожать медицинский мусор. Он изучил предложения российских и зарубежных фирм и купил установку, которой пользуются нефтя­ники. Однако справиться с медотходами непро­фильное устройство не смогло. И тогда Ершов, строитель по профессии, задумал создать соб­ственную мусоросжигательную печь. «Рисовали буквально на коленке, сразу отдавали чертежи на завод, собирали, подгоняли, рисовали даль­ше», – вспоминает владелец «СИС». Сейчас печь Ершова в Дубне перерабатывает 150 кг отходов в час, или 700–800 тонн в год. При цене (с учетом наценки «СИС») примерно 20 рублей за перера­ботку килограмма и 10 рублей за доставку, унич­тожение мусора принесло компании в 2013 году 32,4 млн рублей. В частности, 3,6 млн Ершов заработал на отходах Центра хирургии им. акаде­мика Б.В. Петровского.

Когда-то «СИС» был, судя по всему, крупнейшим на медицинской свалке игроком. Но ситуация поменялась. 800 тонн – это меньше одной двадцатой нынешнего московского рынка. Свою установку Ершов предлагает за 13 млн рублей и обещает окупаемость в течение года, если найдутся заказ­чики. Беда в том, что остальной мусор, по мнению Ершова, утилизируется незаконно, выбрасывается на свалку. Заполучить его на легальную перера­ботку нелегко. Компания «СИС – Натуральные ресурсы» создала вместе с еще десятком организа­ций союз для борьбы за честный рынок. Всех, кто в союз не входит, они априори считают нарушите­лями зыбкого мусорного законодательства.

МУСОРНАЯ ВЫВЕСКА

Самый привлекательный кусок московского мусорного рынка – муниципальные медучреж­дения, их в городе примерно тысяча. «Точное число – 962 штуки», – говорит гендиректор ком­пании «Клин Сервис» Олег Гурьянов. Выиграв трехлетний контракт на обслуживание муни­ципальных поликлиник и больниц, его фирма обеспечила себе доход в 279 млн рублей в год и оказалась крупнейшим игроком московского рынка медотходов. Всего в городе производится, по оценке Гурьянова, не больше 20 тысяч тонн отходов класса «Б» и «В». Из них на «Клин Сер­вис» приходится 13,5 тысячи тонн.

Компания была создана в 2010-м. До получения московского контракта, крупнейшего в ее недолгой истории, она занималась медицинскими отходами разных учреждений, среди которых – медсанчасть МВД, Институт иммунологии ФМБА России, войсковые части, Пограничная академия и поликлиника ФСБ. Были, впрочем, заказчики и не из числа силовиков. При такой богатой истории компания удивительно ком­пактна: у нее нет ни собственного транспорта, ни своего мусоросжигательного завода. Как на третьем году существования, почти не об­ладая собственностью, выиграть подряд ценой почти в миллиард рублей?

Бизнес «Клин Сервиса» – это несколько кон­трактов. Один субподрядчик возит медотходы, другой – «Биосейв» – их принимает и пере­рабатывает на полигоне «Малинки» в южной части Новой Москвы, объясняет Гурьянов. «Такое у нас сплошь и рядом, – вздыхает один из конкурентов «Клин Сервиса», – у кого есть лицензия, тот и выигрывает контракт. А что дальше происходит с отходами – никто не зна­ет». В «Малинках», рассказывает Гурьянов, есть мусоросжигательные печи, а также оборудова­ние для измельчения и обеззараживания от­ходов – в зависимости от ситуации и загрузки используется то или другое. Гурьянов сейчас занят тонкой настройкой работы компании – создал систему контроля за транспортом, ко­торая позволяет в режиме реального времени выбирать оптимальный маршрут для каждого автомобиля. Мечта Гурьянова – так изменить законодательство, чтобы медицинский мусор можно было вывозить не в контейнерах, кото­рые надо мыть и доставлять обратно, а в одно­разовых картонных коробках, как это делают зарубежные коллеги.

Полигон «Малинки», куда вывозит мусор «Клин Сервис», долгие годы считался заполненным до предела. Его хотели закрыть еще в 2012 го­ду, но затем преобразовали из ГУП в частную компанию и приняли проект его «дозагрузки». Местные жители пытались воспрепятствовать такому повороту, но ничего не вышло. «Мо­сковский комсомолец» расследовал историю о том, как согласие местной общественности на «дозагрузку» оформляли задним числом. Олег Гурьянов в деятельность «Биосейва», впро­чем, вникать не обязан – ему достаточно того, что компания делает свою часть работы, а он ее работу регулярно проверяет. Гурьянов слегка идеализирует ситуацию – считает, например, что «ноги-руки не попадают в «Малинки» вместе с другими отходами класса «Б», потому что их утилизируют отдельно, кремируют или захора­нивают на кладбищах». У сотрудника фирмы «Биосейв» другая информация: части тела при­езжают в «Малинки» и сжигаются в печах вместе с другим мусором.

У Эдуарда Цховребова, главы компании «Эко­сервис», обслуживавшей муниципалов до при­хода «Клин Сервиса», целый ряд претензий к конкуренту: «У них в «Малинках» нет мусо­росжигающих печей. И вообще, утилизировать медицинский мусор на обычном полигоне за­прещено».

«Печи, положим, есть, – уточняет Ершов из «СИС», – но вопрос: какие? Это установки для нефтяников под названием «Форсаж», они используются для очистки грунта от нефтяно­го загрязнения и для медотходов непригодны, я в свое время пробовал». К тому же, по его информации, мощности печей в «Малинках» для сжигания всего заявленного мусора просто не хватит. «Мощностей у нас хватает, поми­мо «Клин Сервиса» мы обслуживаем и другие компании, – утверждает заместитель генди­ректора «Биосейва» Виталий Карпец. – На тер­ритории возле «Малинок» у нас шесть печей разных марок». Единственное, в чем Карпец сомневается, так это в заявлении Ершова, что печь «СИС – Натуральные ресурсы» загружена большую часть времени. Довод Карпеца: от Мо­сквы до Дубны 100 км, слишком велики были бы транспортные расходы. А до «Малинок» – 40 км.

Кроме того, Карпец говорит, что «Экосервис» получал в свое время муниципальные контракты благодаря содействию чиновника, впоследствии уволенного, а смена «генподрядчика» муниципальных медучреждений сопровождалась попыт­ками поджечь офис «Клин Сервиса». Цховребов, в свою очередь, отмечает, что у контракта, кото­рый выиграл «Клин Сервис», обеспечительный взнос почему-то составил неподъемную для его компании сумму – 50 млн рублей, хотя в про­шлые годы не превышал 10 млн рублей.

Мусорные директора могут обмениваться об­винениями до бесконечности. Но у «Клин Сер­виса» есть очень сильный козырь: он входит в группу компаний «Эко-система», созданную в 2006 году Валентином Завадниковым – быв­шим топ-менеджером РАО «ЕЭС» и сенатором (теперь тоже бывшим). Завадников – контроли­рующий акционер «Эко-системы», сообщили VADEMECUM в группе, которая занимается переработкой ТБО, присутствует в шести российских регионах и собирается продолжать экспансию. В нача­ле февраля появилась новость, что «Эко-си­стема» покупает у австрийской энергетической группы EVN AG мусоросжигательный завод №3 в Западном Бирюлево. Сейчас, сообщили в «Эко-системе», стороны находятся в стадии переговоров.

Как рассказывал в свое время Завадников журналу Forbes, поворот в сознании, в итоге приведший его к мусору, произошел в 90-х по­сле лекции знаменитого инвестора и мастера афоризма Уоррена Баффетта, который на во­прос, во что надежнее всего вкладывать деньги, ответил: «Люди всегда будут жрать, ср..ть и тра­хаться». Совет инвестировать в удовлетворе­ние естественных и регулярных человеческих потребностей Завадников запомнил и исполь­зовал. А в 2013 году блокпакет «Эко-системы» купил консорциум инвесторов, среди которых был Рубен Варданян, бывший владелец «Трой­ки Диалога». По данным СПАРК-Интерфакс, «Эко-система» принадлежит кипрскому офшору Speedligyt Group limited, а «Клин Сервис» – дру­гому офшору, тоже кипрскому, – «Деролиноко Сервисиз лимитед». Но, по словам Гурьянова, «Клин Сервис» уже интегрирован в «Эко-си­стему», и ближайшее время это будет закре­плено формально. «Клин Сервис» развивается на средства, предоставляемые «Эко-системой», уточняет Гурьянов. Он собирается приобрести собственный автопарк и уже наметил ребрен­динг – «Клин Сервис», по его мнению, вызы­вает ненужные ассоциации с городом Клином и уборкой офисов, а кроме того, всем компаниям группы полагается начинаться на «Эко-».

Мусорный рынок вообще полон историй о бес­честной конкурентной борьбе. Кто-то подбра­сывает на полигон красный пакет, по надписи на котором узнают медучреждение, а затем вычисляют утилизатора. Кто-то пытается дем­пинговать, после чего его грузовики с мусором начинают тормозить на всех постах и дотошно проверять. Слишком многие не соблюдают правила, и в отсутствие работающей системы контроля каждый винит в страшных нарушени­ях конкурентов.

ОГНЕМ И ПАРОМ

Гендиректор компании «Турмалин» Михаил Востриков больше 20 лет продает установки для сжигания (правильно – «термического уничто­жения») медицинских отходов. В год продается один-два десятка установок, медучреждения не спешат обзаводиться новой техникой. В Петербурге с медотходами дело обстоит хуже, чем в Москве, считает Востриков. Долгие годы все токсичные отходы, в том числе и медицинские, отправлялись на специальный полигон «Крас­ный бор». За его более чем 40-летнюю историю там скопилось 1,5 млн тонн токсичных веществ. Периодически на полигоне происходили пожа­ры – злые языки утверждали, что таким образом группа, контролировавшая свалку, освобождала место для новых отходов. Чуть больше года назад «Красный бор», наконец, закрыли. И стало хуже, говорит Востриков, часть медотходов сбрасывают где попало: благодаря «Красному бору» нау­читься экологической дисциплине петербургские медучреждения и транспортные компании даже не пытались. А теперь, поскольку в нарушителях ходят все, наказывать и наводить порядок нет смысла.

Вывоз медицинского мусора, жалуется Ершов из «СИС», регулируется СанПиНом, принятым в 2010 году, и больше ничем. А СанПиН рас­плывчат и оставляет игрокам свободу действий. По сути, нужны две вещи. Первое – медицинский мусор должен потерять первоначальный вид, чтобы ни у кого не было соблазна замотать палец грязным бинтом или использовать старый шприц. Второе – мусор должен быть обеззаражен. То есть можно его сжечь, а можно дезинфицировать «хи­мией» и измельчить. Требованием дезинфекции Ершов откровенно возмущен. Процедура проис­ходит «методом замачивания» – прямо в медуч­реждении отходы в специальной ванной заливают дезинфицирующим раствором, который через час сливают в канализацию. Результат – дезинфектант попадает на поля аэрации и губит экологию. С измельчением еще хуже. Больницы покупают соответствующее оборудование – например, ап­парат Newster. «Это измельчитель, там стоят ножи. Попала иголка – ножи вылетают. Запчасти доро­гие, оборудование не работает, но по документам оно есть. И больницы говорят: мы измельчили, обезвредили, нам ничего вывозить не надо», – ко­рит потенциальных заказчиков Ершов.

Выбор не ограничивается сжиганием и измельчени­ем. Например, достаточно известна компания «ЭЧУ­ТО» («экологически чистое уничтожение твердых от­ходов»), которая мусор тоже сжигает, но по-особому. «Только мы занимаемся пиролизом, – объяснил VADEMECUM один из ключевых сотрудников фирмы, попросив­ший себя не называть. – Такая технология дороже и сложнее, чем обычное термическое уничтожение, но гораздо чище». «ЭЧУТО» позиционирует себя как единственного изготовителя высокотемпературных пиролизных печей для уничтожения медицинского мусора. Но использовать такие печи медучреждения не обязаны, и ажиотажного спроса нет: компания была создана 15 лет назад, через несколько лет начались продажи, а сейчас количество проданных за все время установок только подбирается к сот­не. Покупают печи «ЭЧУТО», говорит сотрудник, и больницы, и предприниматели, лелеющие надежду заработать на «особо чистой» переработке отходов с себестоимостью 8-9 рублей за килограмм (без учета доставки).

ЖЕЧЬ ИЛИ НЕ ЖЕЧЬ

Медмусорному рынку явно не помешало бы наве­дение порядка. Но Минздрав решил начать регулирование с ответа на теоретический вопрос, как правильно уничтожать мусор. В 2012 году министер­ство поручило НИИ ЭЧиГОС разобраться в разных способах переработки медотходов, использующихся в мире, и предложить самый подходящий для Рос­сии. Многостраничный отчет институтской Лабо­ратории эколого-гигиенической оценки отходов готов, и на днях, говорят в НИИ, будет представлен заказчику. Выяснилась довольно очевидная вещь: в разных странах используются разные схемы рабо­ты с медотходами. Там, где территория позволяет, их могут даже свозить на полигоны, специально для этого приспособленные. Маленькие хорошо развитые страны используют сжигание или обезза­раживание. Делать это можно централизованно или на местах, но для страны размеров России с самыми разнообразными в смысле климата и освоенности территориями поиск общего метода не имеет смыс­ла: нельзя же устроить централизованный сбор отхо­дов где-нибудь на Крайнем Севере и везти их сотни километров через тайгу.

Общий вывод лаборатории состоит в том, что отходы нужно, скорее всего, не сжигать, а измельчать и затем автоклавировать, то есть обра­батывать водяным паром под давлением. При сжигании, если температура недостаточна, воз­можно выделение вредных веществ. Лаборатория выступает и против обработки отходов вручную с использованием химических дезинфицирующих средств. Технику для автоклавирования предла­гают и российские, и зарубежные производители. Если эта концепция будет принята, девять деся­тых нынешних «мусороуничтожителей» останутся без работы, и раздел рынка начнется заново.

«Можно было бы использовать и полигоны, почему нет? – пожимает плечами Буторина. – Но только если их научатся строить с соблюде­нием современных требований». Под всем поли­гоном должна быть подкладка, препятствующая попаданию фильтрата в почву и грунтовые воды. Технология укладки такой пленки известна, но никто в России не знает, как сделать так, чтобы при строительстве ее соблюдали.

медотходы, медицинские отходы