Профессора Виктора Крылова сейчас бы назвали успешным лоббистом‑новатором. Он выполнил первые в Со­ветском Союзе реконструктивные операции с микроскопом, вывел авторский метод в отдельную дисциплину и стал главным профильным специалистом Минздрава СССР. В 90‑е годы микрохирургия перестала существо­вать как самостоятельное медицинское направление, ее адепты разбрелись по другим хирургическим нишам, а главный идеолог и проводник методики эмигрировал из России.

Отечественная микрохирургия ассоциируется у международной медицинской общественности с операцией, которую советские врачи 30 лет назад сделали трехлетней пациентке Расе Прасцевичу­те – отец девочки, председатель литовского кол­хоза «Вадактай», случайно «скосил» ей обе ноги. После комплексного вмешательства с применени­ем микроскопа хирургам удалось сшить сосуды, артерии, нервы, мышцы и сухожилия, пациентка опять начала ходить, а новость об успехе облетела все мировые, в том числе специализированные, СМИ. Этим летом по приглашению российских журналистов Раса снова приезжала в Москву. В не­скольких интервью она рассказывала, что сейчас живет в Германии и редко вспоминает несчастный случай, который произошел с ней в детстве. «Если честно, история литовской девочки Расы, которую спасли в Советском Союзе, мне не очень интерес­на… Прошлая жизнь!» – цитировали Расу, напри­мер, «Аргументы и факты».

Микрохирургия, которая поставила девочку на ноги, как отдельная медицинская специаль­ность в России тоже ушла в прошлое. Сейчас она конвертировалась в прикладной метод, используемый в нейрохирургии, офтальмологии, пластической хирургии и других отраслях ме­дицины. Основатель советской микрохирургии

89-летний профессор Виктор Крылов сегодня считает такое положение дел справедливым. В том, что микрохирургия – не самостоятельная медицинская специальность, а лишь технология, он окончательно убедился, пережив закат ее вос­требованности в СССР, эмиграцию в Израиль и США, а затем – возвращение на родину.

НА ПОДРЫВ АОРТЫ

Реконструктивными операциями и микрохи­рургией аспирант Пермского медицинского института Виктор Крылов заинтересовался еще в 40-е годы прошлого века. Готовя диссертацию, провинциальный соискатель часто наезжал в московские библиотеки, где мож­но было почитать зарубежные медицинские журналы. «Руководство института давало мне сопроводительное письмо, в котором была такая формулировка: «Гарантируем, что аспи­рант Крылов будет правильно использовать иностранные журналы во время чтения», – вспоминает хирург. – Мне открылся доступ к последним нововведениям в мировой меди­цинской науке. В то время, например, появи­лись работы доктора Дебейки о реконструктивных операциях на кровеносных сосудах, я зачитывался этими статьями».

Крылов защитил диссертацию. Но канди­датская степень, увы, не стала для молодого ученого пропуском в столичную медицину – отрасль, переживавшую «дело врачей», лихорадило. Доктор уехал в Свердловск: сначала работал в санавиации, потом перевелся в Ин­ститут травматологии и ортопедии, где стал заведующим экспериментальным отделением и получил возможность ставить хирургические опыты. Здесь он начал делать первые операции с кровеносными сосудами у собак – замещал фрагменты аорты пластмассовыми трубочками собственного изготовления, добиваясь сто­процентной выживаемости животных. Хирург подробно описал свои опыты и повез отчет в Москву, где добился приема у знаменитого хирурга и ученого Бориса Петровского. Акаде­мик отнесся к экспериментам Крылова скеп­тически. «Петровский сказал: «Этого недоста­точно для докторской диссертации. Поезжайте назад и сделайте еще одну главу. Нужно, чтобы ваши протезы были длиннее и располагались не просто на брюшной аорте, а шли от грудной аорты через диафрагму. Если сделаете это, при­езжайте!» – описывает встречу Крылов. И по­ясняет: «Собаки моментально умирают, если им вскрыть грудную полость. Значит, нужно было придумать, как организовать интубаци­онный наркоз. Я все это сделал и снова привез Петровскому диссертацию с описанием уже новых опытов. Он посмотрел материалы и ска­зал, что берет меня в свою клинику госпиталь­ной хирургии в Первом меде».

Доктор Крылов получил ордер на квартиру в Москве и поступил на службу в престижную столичную клинику, где функционировало крупнейшее на тот момент в стране отделение хирургии сосудов. Новатор перенес отрабо­танную на животных технику в клиническую практику, на реальных больных. Первую опера­цию бедренно-подколенного анастомоза Кры­лов сделал пациенту с закупоркой бедренной артерии. «Делал операцию дрожащими руками, но понимал, что должен завершить ее успешно – это была цена практики у Петровского. Он хотел развивать хирургию сосудов и понимал, что продвигать это направление могут только люди, у которых есть сильный стимул, – рассказывает Крылов. – Утром весь врачебный состав пришел посмотреть, как себя чувствует пациент. У боль­ного был пульс на стопе, то есть все в порядке».

Крылов продолжил работать в клинике у Пе­тровского, быстро делая врачебную и научную карьеру. Он проводил реконструктивные опе­рации на аорте, сонных артериях, участвовал в первой в СССР операции по пересадке почки, защитил докторскую диссертацию. Вот разве что отношения с патроном не всегда складывались гладко. В начале 60-х, например, Петровский без объяснения причин уволил Крылова из клини­ки, оставив только в должности старшего науч­ного сотрудника Всесоюзного научного центра хирургии (ВНЦХ), который в то время едва открылся. Впрочем, эта опала длилась недолго. В конце 60-х Петровского назначили министром здравоохранения СССР, и он сделал Крылова главным специалистом ведомства по операциям по пересадке почки. В новой должности Крылов должен был наладить массовое распространение методики по всему СССР. «Спустя несколько лет, когда операции по пересадке почки проводились уже повсеместно, я посчитал возможным прийти к Петровскому с давней затеей и просьбой – раз­решить мне заняться реконструктивной микро­хирургией, которая позволила бы реплантировать пальцы, кисти при производственных травмах, и он разрешил», – рассказывает Крылов.

ДВОЕ С МИКРОСКОПОМ

Реконструктивные микрохирургические опера­ции министр оценил как в целом перспективное, но пока не вполне самостоятельное направление. В то время в СССР уже проводились единичные микрохирургические операции в офтальмологии, нейрохирургии и отоларингологии, но никто еще не решался использовать ноу-хау для сшивания пальцев, кистей и других подобных задач, требу­ющих использования микроскопа и ювелирной точности движений.

Петровский не разрешил проводить такие вме­шательства во Всесоюзном центре хирургии, который тогда возглавлял, и поставил Крылову условие: практикуй, пробуй, но клиническую базу ищи сам. Хирург договорился с руководством московской ГКБ №51, где в то время практико­вал его будущий соратник, младший научный сотрудник ВНЦХ Георгий Степанов. Министр Петровский, вспоминает Крылов, так и ска­зал Степанову: «Если вы хотите стать старшим научным сотрудником, идите делать операции вместе с Крыловым». С таким мотивационным напутствием экспериментаторы начали обустраи­вать пространство для клинического утверждения метода. «Первое, что мы обнаружили, осматривая больницу, – большой ящик с частями операци­онного микроскопа производства ГДР. Мы его распаковали, собрали конструкцию, и это было наше первое оборудование. Петровский распоря­дился купить нам расходные материалы, а меня назначил главным специалистом Минздрава СССР по микрохирургии – направлению, ко­торого в стране на тот момент, по сути дела, еще не существовало», – рассказывает Крылов.

Долгое время коллектив больницы не обращал никакого внимания на главного специали­ста и его ассистента, но скоро случай реализовать прогрессивное ноу-хау все-таки представился. В клинику поступил пациент с поврежденной лу­чевой артерией, и коллеги предложили Крылову ее сшить. «Если бы мы отказались, руку паци­енту просто бы перевязали, а дальше – как бог пошлет. Хорошо, если бы после такой перевязки не развилась гангрена, – рисует клиническую картину Крылов. – Мы решили рискнуть, мая­лись несколько часов: сшивали артерию глаз­ными нитями из голубого виргинского шелка. Но в тот раз все завершилось удачно, и дальше операции пошли одна за другой».

Дуэт микрохирургов пополнялся энтузиаста­ми. Реконструктивные операции под микро­скопом в группе Крылова начали выполнять Ренат Акчурин, Николай Миланов, Тристан Перадзе, Иван Кузанов, Алексей Боровиков, Рамаз Датиашвили. Каждый из вновь пришед­ших вносил свой вклад в развитие отделения. Ренат Акчурин, например, сумел договориться со столичными станциями скорой помощи и наладить доставку в отделение больных, частично или полностью потерявших конеч­ности. Дефицита в пациентах у микрохирур­гов не было, операционная бригада работала по 10–12 часов в сутки, хирурги у стола перио­дически сменяли друг друга.

Министр Петровский однозначно убедился в эффективности микрохирургии и распорядил­ся открыть профильную кафедру в Центральном ордена Ленина институте усовершенствования врачей (ЦОЛИУВ), куда вместе с Крыловым перебрались несколько его учеников. Георгий Степанов и Ренат Акчурин остались в ГКБ №51.

К концу 80-х микрохирургия, представлявшая собой полноценное направление, окончатель­но утвердилась как самостоятельная меди­цинская специальность. На кафедру микрохирургии в ЦОЛИУВ по целевым путевкам отправляли хирургов со всех концов страны. Минздрав СССР издал несколько приказов, предписывающих повсеместно создавать микрохирургические центры. Специализи­рованные учреждения открылись в Минске, Киеве, Саратове, Казани, Тбилиси и других крупных городах СССР, многие из этих кли­ник возглавили ученики Виктора Крылова. Система давала очевидный экономический эффект. Первым это доказал Ренат Акчурин, посчитавший разницу между расходами на ми­крохирургическую операцию для потерявшего палец пациента и затратами на его содержание как инвалида, если такая операция проведена не будет. Микрохирургия оказалась в десяти­кратном выигрыше.

Тем не менее у коллег Крылова в Минздраве и ВНЦХ крепнущие позиции продвигаемой им методики вызывали сомнения и споры. Конеч­но, в такой оценке без зависти не обошлось, но и объективность той критики Крылов сегодня признает. «Многие не соглашались с тем, что микрохирургия – отдельная специ­альность, настаивая, что это все-таки метод. Но Петровский был заинтересован в развитии направления, оппоненты боялись с ним спо­рить и терпели. Пока министр был у власти, мы успели значительно продвинуть микрохирур­гию. СССР был, наверное, единственной стра­ной в мире, где микрохирургическая практика достигла такого размаха», – говорит Крылов.

АМЕРИКАНСКИЙ ПОРОГ

К началу 90-х всесоюзный масштаб направ­ления начал хиреть. Отлаженная логистика – система бесперебойной доставки профильных больных в специализированные операционные – работать перестала, врачи из регионов прекратили ездить на обучение, а государство свернуло финансирование дорогостоящих ми­крохирургических операций. Некогда мощней­шее медицинское направление схлопнулось.

Судьба учеников и соратников Крылова сложилась по-разному. Акчурин по пригла­шению Евгения Чазова ушел во Всесоюзный кардиологический научный центр АМН СССР (ВКНЦ), Николай Миланов стал главным идеологом и лоббистом отечественной пла­стической хирургии, Алексей Боровиков уехал учиться за границу, где переквалифицировался в пластического хирурга.

Сам Крылов в 1991 году ушел в отставку с поста руководителя профильной кафедры в ЦОЛИУВ и занялся частной практикой – открыл венозную клинику на Мичуринском проспекте, куда ему поставляла пациентов медсанчасть при заводе им. М.В. Хруничева. А три года спустя эмигрировал из страны. «В Израиле ко мне отнеслись гораздо лучше, чем к другим мигрантам. Я довольно быстро получил все необходимые документы и устро­ился на работу. Но так везло не всем, – вспо­минает Крылов. – Например, моего коллегу, очень хорошего хирурга Исаака Портного, долго держали на самой низкой зарплате и без какой-либо частной практики. Отдыхал и пил чай он в лифте больницы, потому как у него не было своего места в ординаторской. Потом Исаак, правда, разбогател, но это произошло после многих лет мытарств».

Поработав три года в Израиле, Крылов отпра­вился в США. Здесь порог вхождения в про­фессию оказался значительно выше. Чтобы ве­сти врачебную практику, нужно было получить медицинскую лицензию, а для этого – новый диплом врача и разрешение Комитета по про­фессиональному регулированию. Пройти этот путь удавалось единичным специалистам. Большинство российских врачей, эмигриро­вавших в то время в США, вынуждены были смириться с тем, что здесь их советские ди­пломы и заслуги не имеют никакой ценности. Знакомые порекомендовали Крылову устро­иться научным сотрудником в ветеринарный колледж, не требовавший медицинской лицен­зии. «Я получил достаточно высокую позицию visiting research professor, существовал за счет грантов, – признается Крылов. – Платили мало и нерегулярно, но все-таки концы с кон­цами сводить удавалось».

В конце 90-х Виктор Крылов, которому было уже 70 лет, подал документы на получение американ­ского врачебного диплома и медицинской лицен­зии. Помогло стечение обстоятельств – общество ученых-химиков штата Иллинойс, где Крылов тогда жил, подало петицию губернатору штата с просьбой разрешить иностранным ученым, из­вестным во всем мире, практиковать в штате без сдачи дополнительных экзаменов. Чтобы власти штата приняли заявку Крылова, ему пришлось собрать целый пакет свидетельств своей состо­ятельности – от оригинала диплома Пермского медицинского института 40-х годов до верифи­кационных документов, полученных в Израиле. Участники комиссии по профессиональному регулированию задавали семидесятилетнему соискателю каверзные вопросы. «Один из них спрашивает: «В вашем дипломе написано, что вы прослушали 180 часов теории марксизма-лени­низма, что это такое?» Я подробно объяснял этот и все другие пункты диплома. Комиссия смотре­ла на меня с удивлением, но недоверия не выка­зывала. В конце концов, они одобрили выдачу мне медицинской лицензии, и я получил право вести практику в США, – с понятной гордостью говорит Крылов, – как в общей медицине, так и во всех направлениях хирургии».

Хирург поступил на работу в госпиталь Provena Covenant, где и практиковал следующие не­сколько лет. Все это время Крылов старался не терять связи со своими учениками и сорат­никами по ГКБ №51 и ВНЦХ. Переписывался с ними, а когда получил практику, стал при­глашать коллег на конференции в университет Иллинойса – на призыв Крылова, например, от­кликнулся Ренат Акчурин, уже бывший к тому времени светилом российской кардиохирургии и академиком РАМН.

А когда в начале «нулевых» Крылову по семей­ным обстоятельствам пришлось вернуться в Россию, Акчурин без лишних проволочек взял его на работу в поликлинику Российского кардиологического научно-производственного комплекса (РКНПК) консультантом по флебо­логии. Крылов еще раз уезжал на несколько лет в США, но уже не в Иллинойс, а в Теннесси, но в 2011 году окончательно вернулся на родину. Сейчас пионер отечественной микрохирургии снова работает консультантом в РКНПК у Рена­та Акчурина. И снова увлечен новациями: «Еще в США я задумался о разработке искусственного клапана для вен, но эту идею удалось реализо­вать только здесь. Недавно мы получили грант и сейчас вместе с коллегами работаем в этом направлении».