Среди советских министров здравоохранения Борис Петровский стал рекордсменом как по продолжительности управления отраслью, так и по значимости проведенных в индустрии реформ. За 15 лет, в течение которых Петровский возглавлял Минздрав СССР, ему удалось наладить новую систему высшего профильного образования, запустить масштабную программу диспансеризации и создать специализированную медпомощь. Но любимым детищем министра была хирургия, которая в 60–70‑е годы не только выступила локомотивом отечественного здравоохранения, но и привлекла внимание мировых медицинских opinion‑лидеров.
Однажды, где-то в начале 60-х, еще до того как Борис Петровский занял пост министра и служил лечащим врачом семьи Никиты Хрущева, его предшественник Сергей Курашов попросил коллегу поговорить с председателем Совмина по двум вопросам – о передаче в ведение Минздрава СССР двух мединститутов и строительстве нескольких больниц в Москве.
«Был полдень. Мы сидели за столом на правительственной даче и пили чай. Выпили и по рюмке коньяка. Беседа пошла оживленнее. Никита Сергеевич обладал чувством юмора и любил пошутить. Он делился своими впечатлениями о работе на шахте. Лицо его выражало доброжелательность, он смеялся, – рассказывал Петровский в одной из своих книг. – И хотя до этого все его отзывы о медицине были скептическими, выбрав удобный момент, я передал ему просьбы Курашова. Настроение премьера сразу испортилось. «Вы что, заделались адвокатом у этого… ? Кажется, вы пришли сюда как лечащий врач? – гневно сказал он».
Советские лидеры, начиная с Иосифа Сталина, держали медицину на периферии государственных приоритетов, отрасль финансировалась по остаточному принципу – не более 3–5% от ВВП страны. А министры не задерживались на своих постах более чем на пять лет и очень редко удостаивались внимания первых лиц.
Из всех девяти министров здравоохранения СССР если не сломать, то поправить эту традицию удалось только Борису Петровскому. Он один сумел построить такие отношения с Кремлем, которые позволили ему, сохраняя пост, найти финансирование на десятки новых разработок и ряд коренных реформ в отрасли. Как в условиях дефицита государственного внимания к медицине в целом Петровский смог заручиться таким мощным административным ресурсом?
ЛУЧ АВТОЖЕКТОРА
Сын ставропольского земского врача, Борис Петровский оказался в Москве в середине 20-х годов, когда поступил на медицинский факультет Московского университета. Будущему министру сразу повезло – тогда в университете преподавали ведущие врачи и ученые того времени, в том числе психиатр Петр Ганнушкин, невропатолог Григорий Россолимо, педиатр Василий Молчанов, академик Николай Семашко.
Петровского больше прочих медицинских дисциплин привлекала хирургия, его учителем в профессии стал пионер советской онкологии Петр Герцен. Петровский много дежурил в Яузской больнице, на месте которой сейчас действует Городская клиническая больница №23, посещал лабораторию Сергея Чичулина и Сергея Брюхоненко и наблюдал, как они разрабатывали первый отечественный аппарат искусственного кровообращения – автожектор, много ассистировал во время операций своему учителю.
Медицинская карьера Петровского обрывалась как минимум дважды. Поработав ординатором хирургического отделения Подольской районной больницы, потом врачом лазарета в Наро-Фоминске, он попросился в Москву к своему учителю Герцену. Тот принял его младшим научным сотрудником в Московский онкологический институт. Здесь Петровский изучал хирургию рака молочной железы, проблемы переливания крови, успешно защитил диссертацию. Но началась Советско-финская война, и хирурга призвали на фронт.
Расставшись с онкологией, Петровский получил во время Финской, а потом и Великой Отечественной войны не менее ценный хирургический опыт. На фронте он сделал более 800 операций по поводу огнестрельных ранений сосудов, применил на практике свои знания в области переливания крови. В полевых госпиталях Петровскому пришлось встретиться с ведущими хирургами того времени, в том числе с Михаилом Ахутиным, который впоследствии и дал ему возможность начать управленческую карьеру.
После войны Ахутин возглавил кафедру госпитальной хирургии Военно-медицинской академии в Ленинграде и на должность своего заместителя пригласил Петровского. А скоро Ахутину предложили стать первым директором только что созданного в Москве Института экспериментальной и клинической хирургии (ИЭКХ) АМН СССР, и хирург, а вместе с ним и его заместитель, переехали в столицу. Позже у Петровского были все шансы стать одним из руководителей ИЭКХ, но в конце концов ему пришлось академический институт покинуть.
Ахутин долго и тяжело болел, поэтому по факту управлял ИЭКХ Петровский. Однако после смерти Ахутина на посту директора его сменил другой известный хирург – Сергей Юдин. Новый руководитель совмещал работу в центре с позицией заведующего хирургическим отделением московского НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского, поэтому времени на институт у него оставалось мало, и опять вся будничная работа держалась на Петровском. Наконец, третьим директором ИЭКХ стал Александр Вишневский, при котором Петровский продолжал оставаться на позиции зама. «Перед смертью Александр Васильевич Вишневский назначил еще одного заместителя – своего сына Александра Александровича Вишневского, недавно вернувшегося с войны. Он и сменил отца на посту руководителя», – говорит директор музея РНЦХ Павел Богопольский.
Новый директор института быстро добился переименования учреждения в Институт им. А.В. Вишневского и развернул там масштабную деятельность. Петровскому, фактически оказавшемуся не у дел, пришлось уйти. Но поскольку к тому времени он уже зарекомендовал себя как хирург-универсал и организатор здравоохранения, советские чиновники решили отправить его в Венгрию – восстанавливать в этой стране послевоенное здравоохранение. «Борис Васильевич, вспоминая свою работу в Венгрии, всегда ставил себе в заслугу то, что ему удалось создать там стабильно работающую службу донорства и переливания крови», – рассказывает Богопольский. Зримые успехи Петровского в Венгрии обернулись продлением его командировки еще на год. Он стал в этой стране национальной знаменитостью, а вернувшись в Москву победителем, продолжил здесь строить свою клиническую и административную карьеру.
ОТ ЖЕНЫ ПРЕМЬЕРА
Петровский стал руководителем кафедры факультетской хирургии Второго меда, а через два года – по совместительству главным хирургом Четвертого главного управления при союзном Минздраве. И вскоре лично познакомился с Никитой Хрущевым – председатель Совета министров пригласил хирурга к себе домой, чтобы тот проконсультировал его супругу. Петровский провел осмотр, успешно сделал Хрущевой операцию и стал частым гостем премьер-министра. Правда, как-либо продвинуться в профильной деятельности знакомство с первым лицом государства ему никак не помогло. «Всякий раз я старался воспользоваться случаем и как бы невзначай говорил о нуждах медицины. Но почти всегда зря старался. Хрущев меня словно не слышал», – признавал сам Петровский в автобиографии.
Серьезный толчок в карьере произошел, когда будущего министра избрали руководителем кафедры госпитальной хирургии в Первом меде, одном из самых престижных профильных вузов страны. На новом месте Петровский развил завидную операционную активность. «В 50-е годы хирурги в России оперировали, как правило, два-три дня в неделю, а в остальное время наблюдали за больными. А у Петровского операции шли каждый день, больных наблюдали не хирурги, а другие врачи. Он и сам делал не менее двух операций в день», – вспоминает один из учеников Петровского микрохирург Виктор Крылов.
Здесь будущий министр вместе со своими учениками утвердил сразу несколько новаций в области хирургии – сам первым в мире разработал метод использования лоскута диафрагмы на сосудистой ножке при дефектах пищевода и на сердце, активно развивал торакальную и сердечно-сосудистую хирургии.
Скоро Петровскому стало тесно в стенах кафедры и небольшой университетской клиники. Он задумался о расширении операционной базы и создании многопрофильного хирургического центра. Обращаться к Хрущеву с этой просьбой хирург не стал, задействовав другие ресурсы. «Как рассказывал ближайший ученик и соратник Бориса Васильевича Николай Малиновский, инициативу организации нового института хирургии в первую очередь поддержал первый заместитель председателя Совета министров СССР Николай Тихонов. Малиновский лично знал Тихонова по своей хирургической деятельности и смог уговорить его способствовать сооружению такого центра на базе кафедры госпитальной хирургии Первого меда. А вскоре было выпущено и соответствующее распоряжение правительства СССР за подписью Алексея Косыгина», – рассказывает Павел Богопольский из музея РНЦХ.
Когда центр начал работу, всем в отрасли сразу стало понятно, что Петровский собирается жестко конкурировать со своим бывшим коллегой Александром Вишневским. Он даже назвал свой центр похоже – НИИ клинической и экспериментальной хирургии (НИИЭиКХ) Минздрава РСФСР.
Оставаясь руководителем кафедры в Первом меде, Петровский наладил взаимопроникновение клинической и научной базы, что способствовало рождению новых хирургических методов. В 50–60-е годы центр стал безусловным лидером по внедрению новаций – операций на сердце в условиях искусственного кровообращения, вмешательств на пищеводе и легких.
В 1965 году Петровский провел первую в стране успешную операцию по пересадке почки пациенту и тогда же получил предложение от ЦК КПСС стать министром здравоохранения СССР. И на этот раз оффер Петровскому сделал не Хрущев, а Леонид Брежнев, тогда еще первый секретарь ЦК.
ПЕРЕСАДКА СМЫСЛОВ
Через год после назначения Петровского министром здравоохранения Брежнев стал генеральным секретарем ЦК КПСС. Петровский уже не был лечащим врачом Брежнева, но как министр здравоохранения регулярно с ним встречался. Сам хирург условно делил брежневский период на два отрезка – благоприятный, когда Леонид Ильич только пришел к власти, и упадочный, когда генсек фактически отошел от государственных дел.
Петровскому повезло начинать перестраивать отрасль в лучшие брежневские времена. «Сам Борис Васильевич всегда говорил, что его главными достижениями как министра были реформа высшего медицинского образования, масштабное строительство многопрофильных больниц на тысячу коек и специализированных медицинских научных центров по всей стране и выведение советской хирургии на мировую арену», – перечисляет историк Богопольский.
Затеянная Петровским реформа профильного образования в результате привела к сегодняшней структуре высшей медицинской школы. Если раньше будущий врач учился в вузе только пять лет, то Петровский добавил к курсу субординатуру и интернатуру. Одновременно хирург стремительно масштабировал технологии, разработанные им и его учениками в НИИЭиКХ по всей стране, – обучал врачей в регионах, а затем налаживал инфраструктуру. Министр открыл около 20 отделений сосудистой хирургии в крупнейших областных центрах, отделения гипербаротерапии, пересадки почки, крупные многопрофильные хирургические центры в Ереване и Ташкенте.
Петровский без устали налаживал связи с зарубежным хирургическим сообществом – проводил в Москве съезды международного общества хирургов, инициировал крупные совместные проекты. В 70-е годы, благодаря достижениям советских трансплантологов, СССР заключил соглашение с США о совместной разработке искусственных органов. «Куратором этого проекта от американцев был Майкл Дебейки, от нас – Валерий Шумаков. Программа действовала несколько лет, и сотрудничество давало хорошие результаты», – рассказывает заместитель директора НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского Светлана Кабанова.
Правда, не все новшества мировой хирургии Петровский спешил адаптировать в СССР. Например, после того как в 1967 году хирург Кристиан Барнард выполнил первую в мире операцию пересадки сердца, министр выпустил приказ о запрете проведения таких вмешательств в СССР. «Петровского останавливала морально-этическая сторона проблемы, он выступал за серьезный, а не авантюристский подход. Всегда задавался вопросом: «Где уверенность, что смерть головного мозга действительно наступила?» И часто приводил в пример случай из своей практики. Одна молодая женщина около полугода находилась без сознания на аппарате искусственной вентиляции легких, а затем поправилась», – рассказывает Павел Богопольский.
Впрочем, авантюристов в отрасли хватало. Первую операцию по трансплантации сердца в СССР рискнул сделать Александр Вишневский. Предполагая санкции, он решил экспериментировать в неподотчетной Минздраву ленинградской ВМА. Там и провел две пересадки, обе неудачно. Еще одну операцию сделал ученик Петровского Глеб Соловьев и, наконец, директор Бакулевского центра Владимир Бураковский. Все эксперименты провалились, что на долгие годы остановило трансплантацию в СССР. Тематика ограничивалась исследовательскими опытами и неспешной разработкой законодательной базы. Правда, тогда у Петровского уже были другие причины тормозить трансплантологию. «Денег в медицине было немного, и Петровский говорил: целесообразнее направить средства на сокращение смертности от аппендицита, который является более массовым заболеванием, чем на трансплантации сердца», – рассказывает один из бывших сотрудников РНЦХ.
Первую санкционированную и успешную пересадку сердца сделал ученик Петровского Валерий Шумаков спустя 20 лет после Кристиана Барнарда.
КРИВАЯ РЕЗОЛЮЦИИ
В конце 70-х во всей советской индустрии здравоохранения назревал кризис. «Активизировался лишь один процесс – отрыв элиты от народных масс, в том числе и в области оказания медицинской помощи, что меня как хирурга и министра здравоохранения глубоко возмущало», – вспоминал Петровский.
Поскольку Брежнев болел и уже никого не принимал, министр позвонил Константину Черненко. «Я резко сказал: нельзя содержать медицину, которая располагает 4,5–5% валового продукта в год, в отличие от США, где на медицину отпускается 10–12%». Черненко пригласил Петровского на прием, где министр зачитал письмо, адресованное Брежневу: «Писал о бедственном положении здравоохранения страны, о том, что 70 копеек на лекарства на одного больного в день смехотворно мало. Привел кривую смертности, в том числе и детской. Предлагал создать фонд здоровья. Намечал конкретные меры, например, уменьшение количества мелких нищенских больниц, где нельзя лечить, как надо. А в тех, которые останутся, предлагал создать нормальные условия для лечения». Черненко сказал, что письмо произвело на него впечатление, и обещал показать Брежневу. Через 10 дней помощник Брежнева прислал Петровскому послание с резолюцией – создать по этому вопросу профильную комиссию под руководством Николая Тихонова.
Комиссия была создана, а через три месяца было принято постановление «О развитии советского здравоохранения» №870. «Отличное постановление. Но, увы… так до сих пор и не выполненное. Я требовал его выполнения в Госплане, в правительстве. Но строптивый министр тогда никому не был нужен. В 1980 году, еще при Брежневе, меня освободили в связи с переходом на научную работу», – описывал в мемуарах свою отставку Петровский.
Впрочем, без дела академик сидеть не собирался – он с еще большим рвением взялся развивать хирургию разных профилей в своем центре. «Одним из первых лозунгов Михаила Горбачева был «Дорогу молодым!» Петровский откликнулся на призыв и сменил стратегию управления. Как-то собрал всех молодых врачей РНЦХ и объявил: «Если у вас какие-то сложности с руководителями, обращайтесь ко мне – мы решим все вопросы». А до этого напрямую никто не мог попасть к нему на прием», – вспоминает бывший сотрудник РНЦХ Алексей Боровиков.
В конце 80-х Петровский отошел от руководства ВНЦХ, уступив свой пост Борису Константинову, «выпускнику» Бакулевского центра. Петровский оставался почетным профессором РНЦХ, занимался наукой и продолжал работать с учениками. Школа Петровского конвертировалась в полноценную индустрию – с «мощностью» в 20 академиков, 150 докторов и более тысячи кандидатов медицинских наук.