Среди советских министров здравоохранения Борис Петровский стал рекордсменом как по продолжительности управления отраслью, так и по значимости проведенных в индустрии реформ. За 15 лет, в течение которых Пе­тровский возглавлял Минздрав СССР, ему удалось наладить новую систему высшего профильного образования, запустить масштабную программу диспансеризации и создать специализированную медпомощь. Но любимым детищем министра была хирургия, которая в 60–70‑е годы не только выступила локомотивом отечественного здравоохранения, но и привлекла внимание мировых медицинских opinion‑лидеров.

Однажды, где-то в начале 60-х, еще до того как Борис Петровский занял пост министра и служил лечащим врачом семьи Никиты Хрущева, его предшественник Сергей Курашов попросил коллегу поговорить с пред­седателем Совмина по двум вопросам – о передаче в ведение Минздрава СССР двух мединститутов и стро­ительстве нескольких больниц в Москве.

«Был полдень. Мы сидели за столом на правитель­ственной даче и пили чай. Выпили и по рюмке коньяка. Беседа пошла оживленнее. Никита Сергеевич обладал чувством юмора и любил пошутить. Он делился своими впечатлениями о работе на шахте. Лицо его выража­ло доброжелательность, он смеялся, – рассказывал Петровский в одной из своих книг. – И хотя до этого все его отзывы о медицине были скептическими, выбрав удобный момент, я передал ему просьбы Курашова. Настроение премьера сразу испортилось. «Вы что, заде­лались адвокатом у этого… ? Кажется, вы пришли сюда как лечащий врач? – гневно сказал он».

Советские лидеры, начиная с Иосифа Сталина, держали медицину на периферии государственных приоритетов, отрасль финансировалась по остаточному принципу – не более 3–5% от ВВП страны. А министры не задер­живались на своих постах более чем на пять лет и очень редко удостаивались внимания первых лиц.

Из всех девяти министров здравоохранения СССР если не сломать, то поправить эту традицию удалось только Борису Петровскому. Он один сумел построить такие отношения с Кремлем, которые позволили ему, сохраняя пост, найти финансирование на десятки новых разработок и ряд коренных реформ в отрасли. Как в ус­ловиях дефицита государственного внимания к медици­не в целом Петровский смог заручиться таким мощным административным ресурсом?

ЛУЧ АВТОЖЕКТОРА

Сын ставропольского земского врача, Борис Петров­ский оказался в Москве в середине 20-х годов, когда поступил на медицинский факультет Московского университета. Будущему министру сразу повезло – тог­да в университете преподавали ведущие врачи и ученые того времени, в том числе психиатр Петр Ганнушкин, невропатолог Григорий Россолимо, педиатр Василий Молчанов, академик Николай Семашко.

Петровского больше прочих медицинских дисциплин привлекала хирургия, его учителем в профессии стал пионер советской онкологии Петр Герцен. Петровский много дежурил в Яузской больнице, на месте которой сейчас действует Городская клиническая больница №23, посещал лабораторию Сергея Чичулина и Сер­гея Брюхоненко и наблюдал, как они разрабатыва­ли первый отечественный аппарат искусственного кровообращения – автожектор, много ассистировал во время операций своему учителю.

Медицинская карьера Петровского обрывалась как ми­нимум дважды. Поработав ординатором хирургического отделения Подольской районной больницы, потом вра­чом лазарета в Наро-Фоминске, он попросился в Мо­скву к своему учителю Герцену. Тот принял его младшим научным сотрудником в Московский онкологический институт. Здесь Петровский изучал хирургию рака мо­лочной железы, проблемы переливания крови, успешно защитил диссертацию. Но началась Советско-финская война, и хирурга призвали на фронт.

Расставшись с онкологией, Петровский получил во вре­мя Финской, а потом и Великой Отечественной войны не менее ценный хирургический опыт. На фронте он сделал более 800 операций по поводу огнестрельных ранений сосудов, применил на практике свои знания в области переливания крови. В полевых госпиталях Петровскому пришлось встретиться с ведущими хирур­гами того времени, в том числе с Михаилом Ахутиным, который впоследствии и дал ему возможность начать управленческую карьеру.

После войны Ахутин возглавил кафедру госпи­тальной хирургии Военно-медицинской академии в Ленинграде и на должность своего заместителя пригласил Петровского. А скоро Ахутину предложи­ли стать первым директором только что созданного в Москве Института экспериментальной и клини­ческой хирургии (ИЭКХ) АМН СССР, и хирург, а вместе с ним и его заместитель, переехали в сто­лицу. Позже у Петровского были все шансы стать одним из руководителей ИЭКХ, но в конце концов ему пришлось академический институт покинуть.

Ахутин долго и тяжело болел, поэтому по факту управ­лял ИЭКХ Петровский. Однако после смерти Ахути­на на посту директора его сменил другой известный хирург – Сергей Юдин. Новый руководитель совмещал работу в центре с позицией заведующего хирургиче­ским отделением московского НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского, поэтому времени на ин­ститут у него оставалось мало, и опять вся будничная работа держалась на Петровском. Наконец, третьим директором ИЭКХ стал Александр Вишневский, при котором Петровский продолжал оставаться на позиции зама. «Перед смертью Александр Васильевич Вишнев­ский назначил еще одного заместителя – своего сына Александра Александровича Вишневского, недавно вернувшегося с войны. Он и сменил отца на посту руководителя», – говорит директор музея РНЦХ Павел Богопольский.

Новый директор института быстро добился переиме­нования учреждения в Институт им. А.В. Вишневского и развернул там масштабную деятельность. Петровско­му, фактически оказавшемуся не у дел, пришлось уйти. Но поскольку к тому времени он уже зарекомендовал себя как хирург-универсал и организатор здравоохра­нения, советские чиновники решили отправить его в Венгрию – восстанавливать в этой стране послевоенное здравоохранение. «Борис Васильевич, вспоминая свою работу в Венгрии, всегда ставил себе в заслугу то, что ему удалось создать там стабильно работающую службу до­норства и переливания крови», – рассказывает Богополь­ский. Зримые успехи Петровского в Венгрии обернулись продлением его командировки еще на год. Он стал в этой стране национальной знаменитостью, а вернувшись в Москву победителем, продолжил здесь строить свою клиническую и административную карьеру.

ОТ ЖЕНЫ ПРЕМЬЕРА

Петровский стал руководителем кафедры факультет­ской хирургии Второго меда, а через два года – по со­вместительству главным хирургом Четвертого главного управления при союзном Минздраве. И вскоре лично познакомился с Никитой Хрущевым – председатель Совета министров пригласил хирурга к себе домой, что­бы тот проконсультировал его супругу. Петровский про­вел осмотр, успешно сделал Хрущевой операцию и стал частым гостем премьер-министра. Правда, как-либо продвинуться в профильной деятельности знакомство с первым лицом государства ему никак не помогло. «Всякий раз я старался воспользоваться случаем и как бы невзначай говорил о нуждах медицины. Но почти всегда зря старался. Хрущев меня словно не слышал», – признавал сам Петровский в автобиографии.

Серьезный толчок в карьере произошел, когда буду­щего министра избрали руководителем кафедры го­спитальной хирургии в Первом меде, одном из самых престижных профильных вузов страны. На новом месте Петровский развил завидную операционную активность. «В 50-е годы хирурги в России опериро­вали, как правило, два-три дня в неделю, а в осталь­ное время наблюдали за больными. А у Петровского операции шли каждый день, больных наблюдали не хирурги, а другие врачи. Он и сам делал не менее двух операций в день», – вспоминает один из учени­ков Петровского микрохирург Виктор Крылов.

Здесь будущий министр вместе со своими учениками утвердил сразу несколько новаций в области хирургии – сам первым в мире разработал метод использования лоскута диафрагмы на сосудистой ножке при дефектах пищевода и на сердце, активно развивал торакальную и сердечно-сосудистую хирургии.

Скоро Петровскому стало тесно в стенах кафедры и небольшой университетской клиники. Он задумался о расширении операционной базы и создании мно­гопрофильного хирургического центра. Обращаться к Хрущеву с этой просьбой хирург не стал, задействовав другие ресурсы. «Как рассказывал ближайший ученик и соратник Бориса Васильевича Николай Малинов­ский, инициативу организации нового института хирургии в первую очередь поддержал первый замести­тель председателя Совета министров СССР Николай Тихонов. Малиновский лично знал Тихонова по своей хирургической деятельности и смог уговорить его спо­собствовать сооружению такого центра на базе кафедры госпитальной хирургии Первого меда. А вскоре было выпущено и соответствующее распоряжение правитель­ства СССР за подписью Алексея Косыгина», – расска­зывает Павел Богопольский из музея РНЦХ.

Когда центр начал работу, всем в отрасли сразу стало понятно, что Петровский собирается жестко конку­рировать со своим бывшим коллегой Александром Вишневским. Он даже назвал свой центр похоже – НИИ клинической и экспериментальной хирургии (НИИЭиКХ) Минздрава РСФСР.

Оставаясь руководителем кафедры в Первом меде, Пе­тровский наладил взаимопроникновение клинической и научной базы, что способствовало рождению новых хирургических методов. В 50–60-е годы центр стал без­условным лидером по внедрению новаций – операций на сердце в условиях искусственного кровообращения, вмешательств на пищеводе и легких.

В 1965 году Петровский провел первую в стране успеш­ную операцию по пересадке почки пациенту и тогда же получил предложение от ЦК КПСС стать министром здравоохранения СССР. И на этот раз оффер Петров­скому сделал не Хрущев, а Леонид Брежнев, тогда еще первый секретарь ЦК.

ПЕРЕСАДКА СМЫСЛОВ

Через год после назначения Петровского министром здравоохранения Брежнев стал генеральным секретарем ЦК КПСС. Петровский уже не был лечащим врачом Брежнева, но как министр здравоохранения регулярно с ним встречался. Сам хирург условно делил брежнев­ский период на два отрезка – благоприятный, когда Ле­онид Ильич только пришел к власти, и упадочный, когда генсек фактически отошел от государственных дел.

Петровскому повезло начинать перестраивать отрасль в лучшие брежневские времена. «Сам Борис Васильевич всегда говорил, что его главны­ми достижениями как министра были реформа высшего медицинского образования, масштабное строительство многопрофильных больниц на тысячу коек и специализированных медицинских науч­ных центров по всей стране и выведение советской хирургии на мировую арену», – перечисляет историк Богопольский.

Затеянная Петровским реформа профильного образова­ния в результате привела к сегодняшней структуре выс­шей медицинской школы. Если раньше будущий врач учился в вузе только пять лет, то Петровский добавил к курсу субординатуру и интернатуру. Одновременно хирург стремительно масштабировал технологии, раз­работанные им и его учениками в НИИЭиКХ по всей стране, – обучал врачей в регионах, а затем налаживал инфраструктуру. Министр открыл около 20 отделений сосудистой хирургии в крупнейших областных центрах, отделения гипербаротерапии, пересадки почки, круп­ные многопрофильные хирургические центры в Ереване и Ташкенте.

Петровский без устали налаживал связи с зарубежным хирургическим сообществом – проводил в Москве съезды международного общества хирургов, иницииро­вал крупные совместные проекты. В 70-е годы, благо­даря достижениям советских трансплантологов, СССР заключил соглашение с США о совместной разработке искусственных органов. «Куратором этого проекта от американцев был Майкл Дебейки, от нас – Валерий Шумаков. Программа действовала несколько лет, и со­трудничество давало хорошие результаты», – рассказы­вает заместитель директора НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского Светлана Кабанова.

Правда, не все новшества мировой хирургии Петровский спешил адаптировать в СССР. Например, после того как в 1967 году хирург Кристиан Барнард выполнил первую в мире операцию пересадки сердца, министр выпу­стил приказ о запрете проведения таких вмешательств в СССР. «Петровского останавливала морально-эти­ческая сторона проблемы, он выступал за серьезный, а не авантюристский подход. Всегда задавался вопросом: «Где уверенность, что смерть головного мозга действи­тельно наступила?» И часто приводил в пример случай из своей практики. Одна молодая женщина около полу­года находилась без сознания на аппарате искусственной вентиляции легких, а затем поправилась», – рассказыва­ет Павел Богопольский.

Впрочем, авантюристов в отрасли хватало. Первую операцию по трансплантации сердца в СССР рискнул сделать Александр Вишневский. Предполагая санк­ции, он решил экспериментировать в неподотчетной Минздраву ленинградской ВМА. Там и провел две пересадки, обе неудачно. Еще одну операцию сде­лал ученик Петровского Глеб Соловьев и, наконец, директор Бакулевского центра Владимир Бураковский. Все эксперименты провалились, что на долгие годы остановило трансплантацию в СССР. Тематика ограни­чивалась исследовательскими опытами и неспешной разработкой законодательной базы. Правда, тогда у Петровского уже были другие причины тормозить трансплантологию. «Денег в медицине было немного, и Петровский говорил: целесообразнее направить средства на сокращение смертности от аппендици­та, который является более массовым заболеванием, чем на трансплантации сердца», – рассказывает один из бывших сотрудников РНЦХ.

Первую санкционированную и успешную пересадку сердца сделал ученик Петровского Валерий Шумаков спустя 20 лет после Кристиана Барнарда.

КРИВАЯ РЕЗОЛЮЦИИ

В конце 70-х во всей советской индустрии здравоохра­нения назревал кризис. «Активизировался лишь один процесс – отрыв элиты от народных масс, в том числе и в области оказания медицинской помощи, что меня как хирурга и министра здравоохранения глубоко воз­мущало», – вспоминал Петровский.

Поскольку Брежнев болел и уже никого не принимал, министр позвонил Константину Черненко. «Я резко сказал: нельзя содержать медицину, которая располагает 4,5–5% валового продукта в год, в отличие от США, где на медицину отпускается 10–12%». Черненко пригласил Петровского на прием, где министр зачитал письмо, адресованное Брежневу: «Писал о бедственном положе­нии здравоохранения страны, о том, что 70 копеек на ле­карства на одного больного в день смехотворно мало. Привел кривую смертности, в том числе и детской. Пред­лагал создать фонд здоровья. Намечал конкретные меры, например, уменьшение количества мелких нищенских больниц, где нельзя лечить, как надо. А в тех, которые останутся, предлагал создать нормальные условия для ле­чения». Черненко сказал, что письмо произвело на него впечатление, и обещал показать Брежневу. Через 10 дней помощник Брежнева прислал Петровскому послание с резолюцией – создать по этому вопросу профильную комиссию под руководством Николая Тихонова.

Комиссия была создана, а через три месяца было принято постановление «О развитии советского здра­воохранения» №870. «Отличное постановление. Но, увы… так до сих пор и не выполненное. Я требовал его выполнения в Госплане, в правительстве. Но стропти­вый министр тогда никому не был нужен. В 1980 году, еще при Брежневе, меня освободили в связи с перехо­дом на научную работу», – описывал в мемуарах свою отставку Петровский.

Впрочем, без дела академик сидеть не собирался – он с еще большим рвением взялся развивать хирургию разных профилей в своем центре. «Одним из первых лозунгов Михаила Горбачева был «Дорогу молодым!» Петровский откликнулся на призыв и сменил стратегию управления. Как-то собрал всех молодых врачей РНЦХ и объявил: «Если у вас какие-то сложности с руководи­телями, обращайтесь ко мне – мы решим все вопросы». А до этого напрямую никто не мог попасть к нему на прием», – вспоминает бывший сотрудник РНЦХ Алексей Боровиков.

В конце 80-х Петровский отошел от руководства ВНЦХ, уступив свой пост Борису Константинову, «выпускнику» Бакулевского центра. Петровский оставался почетным профессором РНЦХ, занимался наукой и продолжал работать с учениками. Школа Петровского конверти­ровалась в полноценную индустрию – с «мощностью» в 20 академиков, 150 докторов и более тысячи кандида­тов медицинских наук.

история, здравоохранение, петровский