За 20 лет попыток наладить в России службу наркологической помощи ее записным кураторам – Минздраву и ФСКН – удалось договориться лишь о том, что наркомания – безусловное зло, и биться с ним можно только сообща, планомерно наступая по трем направлениям: профилактика – лечение – реабилитация. Этой «уникальной» формулировкой единодушие борцов, увы, исчерпалось. Каждый видит поле антинаркотической битвы со своего фланга и защищает исключительно собственные административно‑финансовые позиции. Межведомственную толкотню не остановили ни знаменитые майские указы президента, велевшего реформировать службу, ни роспуск ФСКН, чьи тематические функции (а с ними и амбиции) приняло на себя МВД. Тем временем пациентская аудитория легко перехватывается коммерческими реабилитационными центрами – им для работы с наркозависимыми сейчас даже лицензия не нужна. Vademecum взялся разобраться, что происходит в сегменте, для частичного обустройства которого Виктор Иванов в свою бытность главой наркоконтроля просил у правительства 180 млрд рублей.
Спорадичность антинаркотической деятельности в центре и на местах очень точно иллюстрирует сюжет, пересказанный Vademecum министром региональной безопасности Рязанской области Андреем Глазуновым. «Первая точка распространения спайсов, которую мы закрыли в 2009 году, располагалась, вы только представьте, в детской железнодорожной поликлинике, мы с ней очень долго бодались, – вспоминает чиновник, курировавший профильные акции областной администрации. – Мы отправили спайс на экспертизу в Москву, в январе 2010 года тогдашний руководитель Минздравсоцразвития Татьяна Голикова подписала приказ о причислении смесей к опасным психоактивным веществам, и спайсы ушли в подполье». Иными словами, государственная машина откликнулась на событие, вполне вероятно – неединичное, реактивно. Хотя нарастающих неприятностей уже в то время мог не заметить только слепоглухонемой: страна – как на бытовом, так и на отраслевом уровнях – ощущала наркозависимость.БРЕМЯ НЕ ЖДЕТ
«Когда отечественная медицина впервые столкнулась с наркотической зависимостью как массовым явлением, никто не мог представить, какой масштаб эта проблема примет в течение короткого времени. Исторически нашим врачам была хорошо знакома проблема алкогольной зависимости, – рассказывает Никита Лушников, председатель правления Национального антинаркотического союза (НАС). – По сути, наркологии как специализации до этого в медицине не существовало, и первые койки для лечения наркоманов появлялись именно в отделениях психиатрических больниц».Черты среднестатистического пациента в России и западных странах почти до конца 90-х годов заметно разнились. «У нас наркоманами были молодые люди, фактически подростки – с последних классов школы и где-то до 22 лет. Мы практически не видели возрастных наркоманов, в СССР они вообще считались маргиналами, употребляли опий-сырец или морфин, – пускается в ретроспективу Мария Винник, руководитель отделения инновационных методов лечения Московского научно-практического центра наркологии (МНПЦН). – Позже наш типичный больной наркоманией «повзрослел»: часто первое употребление стало происходить в 25–30 лет, а формирование наркомании – в 30–35». Еще одна явная тенденция – стирающиеся гендерные различия: если раньше соотношение мужчин и женщин, страдающих алкоголизмом, составляло 12 к 1, то сейчас – 5:1, в случае с наркоманией – уже почти на равных. При этом изменился и сам предпочтительный «продукт»: синтетические наркотики оттеснили традиционные растительные. «Когда-то в стране массовый характер носило употребление героина, теперь – солей и спайсов, – рассказывает Ренат Миназов, гендиректор сети наркологических клиник «Инсайт». – Но на героине наркоман умирал лет 15, на «синтетике» может погибнуть за год».
Что за ремиссия, создатель
Госпитальная мощность госнаркослужбы, 2010-2014 годы
| 2010 год | 2011 год | 2012 год | 2013 год | 2014 год | |
| Наркологические койки | 25 497 | 25 277 | 24 250 | 24 068 | 22 222 |
| Занятость наркологической койки | 312 | 307 | 312 | 308 | 318 |
| Средняя длительность лечения в наркологическом стационаре | 14,3 | 14,5 | 14,4 | 14,5 | 14,7 |
В мировой статистике наркозависимости антилидерство делят марихуана и спайсы, затем – со страновыми различиями – тяжелые наркотики: героин, стимуляторы и кокаин. И все же фокус врачебной озабоченности все чаще смещается в сторону спайсов, появившихся в портфеле драгдилеров в начале 2000-х и получивших обобщающее название по первому синтезированному подобным образом веществу. В подпольных химических лабораториях процесс R&D отлажен заметно эффективнее, чем в компаниях Big Pharma, – от одного-двух поначалу обращавшихся на рынке вариантов спайсов предложение быстро скакнуло к нынешним 300–500. Обозначить их засилье точнее наркологи затрудняются, новые наркотики появляются постоянно: «Какой-нибудь радикал вводят в формулу, и пожалуйста».
«Снизился возраст зависимых, – констатирует Никита Лушников из НАС. – Подростки уже не курят марихуану, а употребляют то, что предлагает им интернет – спайсы и соли. Но синтетические наркотики провоцируют дополнительные проблемы, помимо зависимости – серьезные психиатрические расстройства». Начиная с 2009 года в регионах регулярно фиксируют всполохи вызванных спайсами массовых отравлений, в том числе с летальным исходом. Страшная актуальность химической проблематики уже иллюстрируется полноценными исследованиями – в МНПЦН сейчас готовится научная работа, посвященная синтетическим психоактивным веществам.
Фото: Интерпресс/ТАСС
«Токсикологам и наркологам все сложнее дифференцировать случаи, что это – единичная интоксикация или уже психическое заболевание? – подтверждает Мария Винник. – Есть еще одно отягощение: употребление каннабиноидных, или галлюциногенных, наркотиков может провоцировать развитие спящей где-то глубоко в генах эндогенной болезни. Человек мог прожить с ней всю жизнь, быть адаптированным, родить здоровых детей, а может в 16 лет покурить спайс, и у него разовьется психоз, и дальше – заболевание типа шизофрении». К букету последствий употребления «синтетики» наркологи добавляют вызываемое некоторыми видами спайсов расслабление мускулатуры (такое, что «человек не может дышать и в интоксикации умирает»), комы и длительные психозы, заканчивающиеся развитием слабоумия.
С той же приблизительностью, что и количество спайс-модификаций, специалисты, в частности из НИИ наркологии ФМИЦПН им. В.П. Сербского, оценивают и общее число регулярных потребителей психоактивных веществ. По этой статистике, учитывающей только зарегистрированных госучреждениями пациентов, в 2014 году в России насчитывалось 2,76 млн зависимых. Большая их часть – 79,2% – алкоголики (2,19 млн человек), страдающих наркоманией – 547 тысяч человек, заметно меньше – 28 тысяч – токсикоманов. (Еще около 70 тысяч профильных пациентов находятся в ведении ФСИН и в итоговых списках не значатся.) От передозировок, по тем же данным из ФМИЦПН, ежегодно умирают 7-8 тысяч человек. По сравнению с 2013 годом показатель общей заболеваемости наркологическими расстройствами сократился на 3,7%. «У нас идет снижение наркомании, – подтвердил в целом расчеты коллег главный нарколог Минздрава Евгений Брюн. – Не семимильными шагами, но идет».
И тут очень важно еще раз оговориться: эти показатели не учитывают ни пациентов частных наркологических клиник, ни клиентов коммерческих реабилитационных центров, ни зависимых, пользующихся услугами «серого» рынка или не обращающихся за помощью вовсе. «По критерию обращаемости в любой стране пациентов с алкогольной зависимостью будет примерно в три раза больше, чем людей с наркозависимостью, – поясняет директор НИИ наркологии ФМИЦПН им. В.П. Сербского Татьяна Клименко. – У нас коэффициент даже больше. Частные же клиники скрывают объем пациентов, который через них проходит. По идее, они должны представлять в департаменты здравоохранения отчеты в установленной форме, но данные частники, как правило, уходя от налогов, искажают».
Некоторые собеседники Vademecum предложили для получения реальной картины умножать официальные цифры как минимум на пять. «В ноябре 2015 года ФСКН оценивала число наркозависимых в России в 8 млн человек. И эта цифра явно не завышена, – говорит глава НАС Никита Лушников. – Более того, наркологи ведущих государственных институтов полагают, что это те, кто регулярно употребляют и действительно находятся в зависимости, но есть еще порядка 10 млн человек, употребляющих наркотики эпизодически».
Еще запутанней обстоят дела с критерием эффективности терапии. «Длительность ремиссии –подход устаревший и несовершенный, но пока никто ничего другого не придумал, – оправдывает условность завкафедрой наркологии и психотерапии Института повышения квалификации ФМБА Игорь Никифоров. – И пока мы показателями не удовлетворены. Если говорить о государственной системе, то ремиссия от года до двух лет наблюдается примерно у 15% больных алкоголизмом, среди наркоманов таких вдвое меньше».
Мария Винник из МНПЦН приводит несколько иные общие показатели – порядка 20% пациентов диспансеров находятся в ремиссии больше года и около 15% держатся больше двух лет. В коммерческих наркоклиниках называют «хорошим» показатель годовых ремиссий в 30% и сообщают о фрагментарных успехах в 60%.
Кадровые мощности государственной наркослужбы – 5 300 специалистов, грубо – по 500 пациентов на одного врача. Число наркологов, занятых в коммерческих клиниках, работающих частным образом или совмещающих практику сразу на нескольких площадках, неизвестно.
НАРКОПРИНТЕР
Преодолевать вредную привычку к приблизительности отраслевым специалистам и чиновникам все же пришлось. В мае 2012 года президент подписал указ №598 «О совершенствовании государственной политики в сфере здравоохранения», где отдельным пунктом была обозначена модернизация наркослужбы, завершить которую было необходимо к 1 января 2016 года. И нормотворческий принтер заработал. Минздрав выпустил приказ №929н, регулирующий порядок оказания наркопомощи. В 2013 году свет увидели стандарты оказания помощи при наркологических расстройствах. А федеральный закон №3-ФЗ «О наркотических средствах и психотропных веществах» и Уголовный кодекс РФ пополнились статьями, содержащими такие определения, как «лечение», «реабилитация», «побуждение к лечению», а также нормами, позволяющими по решению суда направлять на лечение и реабилитацию наркоманов, находящихся под диспансерным наблюдением, но продолжающих употреблять психоактивные вещества или уклоняющихся от лечения, и прочих тематических правонарушителей.Тогда же, в 2013 году, распоряжением правительства №294-р была утверждена госпрограмма «Противодействие незаконному обороту наркотиков» с рассчитанными до 2020 года плановыми мероприятиями общей стоимостью в 276 млрд рублей. Главным исполнителем антинаркотического проекта назначили ФСКН, которая, почувствовав прилив административной силы, инициировала разработку подпрограммы «Комплексная реабилитация и ресоциализация лиц, потребляющих наркотические средства и психотропные вещества в немедицинских целях» и попросила на ее реализацию 180 млрд рублей. Правда, целевых денег службе Виктора Иванова в заявленном объеме получить так и не удалось. Но об этом – позже.
Издание тематических бумаг продолжалось. В 2014 году Минздрав, исполняя указ президента, утвердил концепцию модернизации государственной наркологической службы (подробнее – в интервью главного внештатного специалиста ведомства Евгения Брюна на стр. 22). Наконец, в июле 2015 года свежеизданные нормативы, стандарты, концепции, проекты и планы сгрудились на одном столе – посвященного антинаркотической политике государства заседания Госсовета. По итогам представительного собрания президент Путин дал очередной ряд тематических поручений. Перечень указаний получился обширным – от разработки критериев наркотического опьянения до развития сотрудничества с ЕС по профильной тематике. Список исполнителей тоже расширился – кабинет министров, федеральные ведомства, региональные органы исполнительной власти. Каждый из пунктов антинаркотической «дорожной карты» имел свой жесткий дедлайн – с октября 2015 года по март 2016-го. Координировать межведомственное взаимодействие было поручено Государственному антинаркотическому комитету.
ФСКН, так и не получившую испрашиваемых средств, наделили функциями по нормативно-правовому регулированию и организации деятельности в сфере немедицинской реабилитации и ресоциализации. Службе предстояло сформулировать законодательное понятие «комплексная реабилитация и ресоциализация», разработать единые требования к учреждениям, претендующим на осуществление этой деятельности, сформировать реестр профильных коммерческих операторов и предусмотреть порядок распределения среди них госзаданий. Региональные правительства, со своей стороны, должны были откорректировать бюджеты собственных антинаркотических программ, включив в план расходы на реабилитацию и ресоциализацию зависимых пациентов. Регионы также обязывались создать отдельные реабилитационные центры для несовершеннолетних.
Перечень поручений по итогам заседания Госсовета намечал (правда, опять лишь на бумаге) довольно логичную схему модернизации не только госслужбы, но и всей антинаркотической отрасли. «Этот перечень на порядок выше аналогичного документа, выпущенного несколько лет назад, план четкий и конкретный, с понятными заданиями, – хвалит власть президент Независимой наркологической гильдии и владелец именной профильной клиники Руслан Исаев и тут же оговаривается, – беда в том, что его никто не выполняет». Так в чем, действительно, «беда»? Кто и что не выполняет? Вопросы больше риторические.
За три с лишним года безудержного проектирования и нормотворчества основным интересантам и борцам за антинаркотические бюджеты (когда таковые наконец будут сформированы и наполнены) еле-еле удалось договориться между собой лишь о рамочных отраслевых понятиях. Определиться с принципиальными деталями записные соратники, а по сути – конкуренты, не могут. Вот пример: в действующем законодательстве до сих пор отсутствуют понятия «комплексная реабилитация» и «ресоциализация».
Федеральный закон «О наркотических средствах и психотропных веществах» определяет реабилитацию как комплекс мероприятий медицинского, психологического и социального характера, он же гарантирует пациентам наркологическую помощь и социальную реабилитацию. В свою очередь «наркологическая помощь», согласно нормативам Минздрава, подразумевает профилактику, диагностику, лечение и медицинскую реабилитацию. Понятие «медицинская реабилитация» описано в ФЗ-323 так: комплекс мероприятий медицинского и психологического характера, который может проводиться только в организациях, имеющих медицинскую лицензию.
Терминологическую, а следом и структурную путаницу в отрасли усугубляет уже упомянутый приказ Минздрава №929н, утвердивший порядки оказания помощи по профилю «наркология» и оперирующий таким понятием, как «медико-социальная реабилитация». Вот и попробуй тут разберись без стимуляторов. Ошарашенные нормативной коллизией региональные чиновники попросили помощи у коллег из центра, но в ответ получили довольно туманное разъяснение: «Социальная реабилитация и ресоциализация не входят в компетенцию органов исполнительной власти в сфере охраны здоровья граждан». В том же письме от октября 2015 года Минздрав обещал, что ФСКН в содружестве с заинтересованными федеральными органами исполнительной власти вот-вот предложит поправки в законодательство, и нормативный туман рассеется. Как бы в подтверждение собственных добрых намерений Минздрав 30 декабря 2015 года выпустил приказ №1034н, где в описании порядка оказания наркопомощи фигурирует только «медицинская реабилитация».
Осталось, говорят практики, разобраться с тем, что такое «комплексная реабилитация» и это понимание зафиксировать нормативно. «В медицинских документах такого понятия не существует, нет такого определения и в антинаркотической стратегии до 2020 года», – подтверждает Мария Винник из МНПЦН. В обиходе по-прежнему употребляется упраздненный Минздравом термин «медико-социальная реабилитация», как раз и подразумевающий комплекс мер по возвращению наркомана или алкоголика к трезвой жизни.
Тот же нормативный сумбур сохранился в административно-уголовной практике. «В прошлом году ФСКН инициировала изменения в законодательство касательно мер наказания для преступлений, связанных с наркотиками. Ведь у нас одна статья УК, что для наркозависимого, что для Пабло Эскобара, – иронизирует глава НАС Никита Лушников. – ФСКН предложила диверсифицировать меры наказания и не сажать наркоманов, у которых обнаружены наркотики не для распространения, а для личного использования. Но эта инициатива пока так и не привела к результату».
Не нашла отражения в законе идея уменьшать или изменять наказание на условный срок при согласии подсудимым наркозависимым пройти реабилитацию. Законодательно прописанная возможность направлять зависимых на реабилитацию и лечение по решению суда также буксует. «Минюст готов это делать, но судьям нужны конкретные адреса, – объясняет Лушников. – Куда, в какой реабилитационный центр судья должен направить человека, если количество государственных учреждений ограничено, а попадающих на скамью подсудимых наркозависимых бесконечное множество?»
Невыполненным осталось и президентское поручение, касающееся ресоциализации наркобольных. «После курса реабилитации, по логике, должна следовать программа, ориентированная на формирование жизненных навыков. Но ресоциализацией государство не занимается вообще, – заявляет глава НАС. – Очень часто у зависимых изначально отсутствуют или утрачены профессиональные навыки. Их порой нужно научить правильно ходить в магазин – как, например, пройти мимо полок с алкоголем и не сорваться». В осмыслении и реализации этих программ Минздраву без смежников из Минтруда и Минобразования точно не обойтись. Но четкой координации тут тоже пока не видно.
На фоне полупобед и сохраняющейся в отрасли общей невнятности профильные специалисты солидарно выделяют одно важное нормативное достижение – вступивший в силу в апреле 2016 года приказ Минздрава №1034н «Об утверждении порядка оказания медпомощи по профилю «психиатрия – наркология» и порядка диспансерного наблюдения», отменивший советские нормативы от 1988 года. «Приказ уравнивает всех наших больных в правах, ограничивая срок обязательного наблюдения тремя годами, – говорит Мария Винник. – Документ заметно либеральнее советского – например, не замеченный в нарушениях закона пациент вправе вообще отказаться от наблюдения по письменному заявлению».
Реабилитационные центры и отделения в государственной системе наркологии, 2010-2014 года.
| 2010 год | 2011 год | 2012 год | 2013 год | 2014 год | |
| Реабилитационные центры | 12 | 12 | 11 | 22 | 19 |
| из них самостоятельных учреждений | 3 | 3 | 3 | 4 | 4 |
| в наркологических и психиатрических организациях | 9 | 9 | 8 | 8 | 15 |
| Стационарные реабилитационные отделения | 71 | 78 | 85 | 88 | 98 |
| Амбулаторные реабилитационные отделения | - | - | - | 52 | 68 |
| Койки дневного пребывания для реабилитации | 383 | 368 | 399 | 543 | 587 |
БРИТВЫ ТИТАНОВ
Модернизация наркослужбы совпала по времени с очередным раундом противостояния Минздрава и ФСКН, чем представители отрасли во многом объясняют прогрессирующую сумятицу. Созданная в 2003 году ФСКН свою причастность к теме реабилитации наркоманов стала активно обозначать в последние пять лет, тогда как действия Минздрава на этом поприще были практически не видны. Опрошенные Vademecum врачи, руководители и владельцы профильных клиник оценивают роль ФСКН в истории неоднозначно: с одной стороны, отдают службе должное за настойчивое продвижение реабилитации как таковой, с другой – категорически противятся прямому участию силовиков в процессе помощи целевой аудитории. «До ФСКН Минздрав не занимался реабилитацией вовсе – не было предмета обсуждения, чиновники ведомства не понимали его сути», – кратко описывает ситуацию один из наркологов. В 2013 году служба получила полномочия курировать социальные аспекты реабилитации, правда, кризис не позволил казне раскошелиться на запрошенные Виктором Ивановым миллиарды. «Когда реабилитацию отдали ФСКН, Минздрав обиделся, – рассказывает знакомый с коллизией собеседник Vademecum. – В то же время профилактику употребления психоактивных веществ передали Минобрнауки, чем весьма озадачили подчиненных Дмитрия Ливанова. Им пришлось спешно разрабатывать программы тестирования школьников, и первые анкеты по содержанию были примерно такими: «А ты пробовал? Ну и как?» В первоначальной редакции анкет были описаны такие наркотики, о которых тестируемые подростки и знать не знали».Параллельно разворачивалась борьба ведомств за право квалифицировать, а значит, и курировать реабилитационные центры. Минздрав выступал за обязательное лицензирование профильных учреждений, ФСКН в пику конкуренту настаивала на сертификации. «Мы, операторы реабилитации, говорили: нам без разницы, лишь бы схема была прозрачная. Получалось как в боксе – WBO,WBC, WBA, – иронизирует Исаев. – Помимо ФСКН были сертификаты соответствия ГОСТ, сертификаты Наркологической лиги Брюна, региональные чиновники и всевозможные ассоциации вводили свои сертификаты. На бесконечности этих споров теряли все – больные, их семьи, государство и добросовестные участники рынка».
Продолжая укрепляться на захваченном у смежников-конкурентов поле, ФСКН в 2014 году инициировала новую схему привлечения целевой аудитории в негосударственные реабилитационные центры (подробнее – в материале «Иваново средство», Vademecum #21 (46) от 7 июля 2014 года). По замыслу службы, прошедший лечение, по сути – детоксикацию, наркоман, находящийся на диспансерном учете, получал реабилитационный сертификат, стоимость которого определяли и финансировали регионы, участвовавшие в пилотном проекте. Увы, региональных бюджетов на серьезные реабилитационные мероприятия для всех страждущих не хватило, и затея с раздачей бесплатных сертификатов в целом провалилась. Годом позже ФСКН опробовала еще один инструмент: так и не получив целевых субсидий из федерального бюджета, служба урезала на 10,2 млн рублей расходы на собственную оперативную деятельность и направила эти средства на оплату услуг занимающихся реабилитацией НКО. Правда, и этот пилот вышел комом. Так, например, в Москве, где решено было потратить большую часть суммы, а именно – 7,1 млн рублей, деньги получили пять организаций, связанных с Юрием Крупновым – родным братом организовавшего конкурс чиновника ФСКН Бориса Крупнова.
Коррупционный оттенок этой истории похоронил и эту внешне вполне благородную инициативу. Помимо административно-финансовой беспомощности, замеченной экспертами в попытках ФСКН возделать реабилитационную ниву, наблюдатели считают, что любые потуги оперативников выступить в роли врачевателей изначально были обречены. «В России в последние годы сложилась непростая ситуация. Одна и та же силовая структура должна была бороться с наркопреступностью, сажая не только дилеров, но и «провинившихся» потребителей наркотиков, и помогать им же.
Это разные задачи – ловить, сажать и лечить. В любом случае будут перекосы. Ни в одной стране мира нет такого опыта», – убежден Никита Лушников из НАС. При всех упомянутых провалах ФСКН сделала главное: разбудила Минздрав, который, взбодрившись конкуренцией, осознал, что реабилитация – неотъемлемый этап терапии зависимых. Ведомство принялось наращивать собственные рехаб-мощности: с 2010 по 2014 год количество стационарных реабилитационных отделений выросло с 71 до 98 точек. Начиная с 2013 года наркослужба вновь открыла 68 специализированных амбулаторных подразделений. Самостоятельных реабилитационных центров в государственной системе наркологической помощи пока только четыре, еще 15 действуют в составе наркологических и психиатрических медучреждений. Процесс, как говорится, пошел, но государство действовало так неспешно, что нишу оккупировали оборотистые коммерческие игроки, по недосмотру регуляторов не связанные никакими жесткими регламентами. Достоверных сведений о количестве действующих в стране реабилитационных центров нет – экспертные оценки дают люфт от 500 до тысячи. «Они не получают медицинскую лицензию, оказываемые ими услуги считаются социальными, то есть это примерно та же статистика, что и для детских групп по рисованию, – говорит Лушников. – Тем не менее, на виду 200–250 центров, входящих в профессиональные союзы, ведущих адекватную учетную работу и способных назвать процент ремиссий». Контроль за деятельностью частных реабилитационных центров – вопрос по-прежнему открытый. «Соцуслуги не лицензируются и не стандартизируются, – сокрушается глава НИИ наркологии Татьяна Клименко. – Мы считаем эту ситуацию безобразной. В реабилитационных центрах нет врачей, хотя у многих клиентов есть сопутствующие зависимости заболевания – помощь в таких случаях должна предоставляться пациентам бесплатно, по программе госгарантий, но они ее там не получают».
Впрочем, в отраслевом сообществе звучит и диаметрально противоположная точка зрения. «Не нужно все лицензировать, это бюрократия. И это убивает многообразие – в мире много центров, и они разные, четких правил нет. Метод только вырисовывается, – полагает Игорь Никифоров из Института повышения квалификации ФМБА. – Нет в стране специалистов, которые могли бы подсказать Минздраву, каким именно должен быть идеальный реабилитационный центр. Тем более что пациенты в таких клиниках находятся добровольно: не нравится – пишите заявление и уходите, считаете, вас обидели – идете в суд». Пока же роль регуляторов исполняют профильные ассоциации – Независимая наркологическая гильдия и НАС вырабатывают критерии, которым обязаны соответствовать аккредитованные в этих сообществах частные игроки. «Мы разрабатывали эту тему совместно с Минздравом, но официального статуса наши критерии пока не имеют, – рассказывает глава НАС Никита Лушников. – К сожалению, мы потратили молодость на изучение практической стороны вопроса, на администрирование времени не хватило. И сейчас наш основной интерес – так усовершенствовать реабилитационные программы, чтобы исключить кустарные методы работы с зависимыми людьми».
Отрасль, пережившая декларативную реформу, по-прежнему ждет внятного и адекватного эпидемической ситуации регламента. После того как в апреле нынешнего года ФСКН была передана в подчинение МВД, а в мае и вовсе расформирована, медицинское сообщество стало все увереннее прогнозировать, что реабилитационный функционал полностью отойдет Минздраву, а усилия МВД будут сосредоточены на борьбе с наркопреступностью. «Поставленный во главе антинаркотического подразделения МВД человек пришел из управления по заказным убийствам [генерал-майор полиции Андрей Храпов назначен начальником Главного управления по контролю за оборотом наркотиков 13 апреля 2016 года, до этого занимал должность замначальника Главного управления уголовного розыска МВД. – Vademecum], – замечает собеседник Vademecum. – Он очень серьезный, настоящий силовик, который должен зачистить ведомство от замечавшихся там коррупционных проявлений». Общую надежду коллег выражает Никита Лушников: «От Минздрава мы ждем полного внимания к лечению и реабилитации, что будет правильно».
Правда, у правопреемника ФСКН на сей счет есть собственное мнение. Представители ведомства заверили Vademecum, что деятельность Главного управления по контролю за оборотом наркотиков (ГУНК) МВД уже «запущена в полном объеме», при управлении создано подразделение межведомственного взаимодействия, в частности, с антинаркотическими территориальными комиссиями и общественными организациями. Представитель управления межведомственного взаимодействия ГУНК МВД Максим Диордиев в беседе с корреспондентом Vademecum высказался еще однозначнее: ведомство не намерено передавать реабилитацию наркозависимых Минздраву.
Нажмите, чтобы увеличить.
