Формально вершина ее карьеры – и. о. руководителя Росздравнадзора во второй половине нулевых, в период начальствования в Минздраве Татьяны Голиковой. И да, тогда Тельнова была единственным в системе здравоохранения значительным чиновником, которому можно было не соблюдать негласный мораторий и продолжать прямой диалог с участниками фармрынка. Елена Алексеевна этим правом активно пользовалась: собирала полные залы слушателей и неспешно отчитывалась о работе своего ведомства. Спасибо ей и за это. Но запомнить ее нужно не как бюрократа периода премьерства Владимира Путина, а такой, как на этом фото.

Собственно, а что за съемка-то? Середина 1990-х. Краткий период, когда у власти и бизнеса нет принципиальных расхождений во взглядах на то, как должно выглядеть лекарственное обеспечение в стране. Все согласны с тем, что система должна быть не просто бездефицитной, но солидной и изобильной (по понятиям того времени, конечно), а еще готовы вместе отмечать все заметные достижения. И вот Тельнова, тогда директор крупной производственной аптеки на Пресненском Валу, при поддержке сверхавторитетных предпринимателей и общественников Кобзона и Калмановича перезапускает свой бизнес и делает тотальный ребрендинг своего малого предприятия. И вот в аптеку «Лиат-Натали» (Калманович и Кобзон берут ее под свою эгиду), где есть все, приезжает московский мэр Лужков, чтобы лично благословить новый аптечный флагман.

И пусть запечатленный миг не стал точкой основания великой торговой компании (некоторое время спустя аптеку у Тельновой приобрели не менее яркие звезды российского фармбизнеса), исторической ценности снимка это не умаляет. Расставшись с аптечным делом, в расцвете сил Елена Алексеевна занялась регулированием фармотрасли. Сделанного тогда на рубеже 90-х и нулевых хватило на то, чтобы фармрынок в России встал на путь цивилизованного развития и оказался интересен для международных и отечественных инвесторов. И заслуга Тельновой в этом была решающей: она как никто понимала, где пересекаются интересы государства и бизнеса.

Елена Тельнова – одна из героев книги «Таблетированная фирма» (совместный проект Vademecum и группы «Протек»), вышедшей в конце 2020 года. Наша беседа с Еленой Алексеевной – последнее большое интервью с ней и, возможно, наиболее полное свидетельство того, каким человеком она была. В память о Елене Алексеевне публикуем его полностью.

«Мы понимали бизнес, а бизнес понимал нас»

– Вы начинали карьеру как медик?

– Да, я работала медсестрой. Окончила с красным дипломом Медицинское училище при 1-м Московском медицинском институте им. И.М. Сеченова, а по вечерам училась на фармфакультете. По его окончании пошла работать в Московское городское аптечное управление инспектором, стала начальником отдела информации, потом – начальником отдела организации торговли.

– А что это за структура тогда была, чем занималась?

– Московское городское аптечное управление занималось тогда и контролем, и снабжением. Снабженческие отделы – организации торговли, планирования поставок, цен, информации – сидели на складе, а на улице 25-го Октября располагались бухгалтерия и отделы, занимавшиеся контролем доступности. Приходили в аптеку, проверяли наличие препаратов, изучали необоснованные отказы – разбирались, почему препарат есть, но лежит под прилавком и не продается.

– Сколько аптек было в Москве в то время?

– 545.

– Большинство производственные?

– Основная часть, конечно, производственные. В то время аптеки могли изготовить многое, включая капли от насморка. Дефицит лекарственных препаратов был большой. Отдел организации торговли, которым я руководила, занимался распределением лекарств и контролем наличия лекарственных средств, изделий медицинского назначения в аптеках города. А потом я ушла в 188-ю аптеку, на Пресненский Вал, дом 3. Каждый день теперь мимо нее езжу.

– Там и сейчас работает точка «Горздрава».

– Ужасно, что сделали с аптекой.

– Я представляю, какая она была когда-то.

– Огромная! У нас было все. У меня есть фотография, где мы с Юрием Михайловичем Лужковым открываем заново аптеку, уже после приватизации и ремонта. Но мы все сохранили – и производство, и все отделы. Когда я продавала свои акции, в аптеке по-прежнему все работало. В 188-й аптеке я проработала до 1994 года, когда я ушла, вывеска сменилась на «Лиат-Натали».

– Вы приватизировали аптеку коллективом?

– Да, коллективом, в 1992-м, у меня был контрольный пакет акций. А потом Игорь Феликсович Рудинский и Сергей Анатольевич Кривошеев купили эту аптеку. Аптека огромная, они сразу часть отдали кому-то, там и сейчас работает парикмахерская какая-то или салон косметологический.

– А до этого вся витрина здания была вашей?

– Вся. У нас был отдел готовых форм, рецептурно-производственный отдел, где готовились лекарства по индивидуальным заказам, отдел безрецептурного отпуска и внутренние отделы. Был, например, отдел запасов, отдел, который обслуживал различные учреждения и организации района, в том числе медсанчасти, поликлиники, детские сады, школы и другие учреждения и организации. Потом мы создали отдел по реализации косметики, позже – отдел, где можно выпить кислородный коктейль. В общем, все, что можно, делали, чтобы посетителям хотелось к нам прийти.

– Кто-то мне говорил, что в стране работали две такие крутые аптеки, где было абсолютно все, что подразумевалось под фармдеятельностью, и даже чуть больше, – у вас в Москве и у Давида Паникашвили в Питере.

– Именно так. В 1994 году я познакомилась с Шабтаем Калмановичем, мы вместе стали работать, получили много товара (лекарственных средств). В тот период аптека к нему не переходила, мы только вывеску сменили на «Лиат-Натали».

– Давайте подробнее про «Лиат-Натали». И Калманович, и Кобзон – люди легендарные. Но так мало дельного можно услышать.

– Ну, Шабтай не занимался операционной деятельностью. Он был другого плана человек. У него идеи, планы, заинтересованность людей. За фармдеятельность, поставки лекарственных средств отвечали Семен Леонидович Винокуров и Олег Иванович Ковалев, который был тогда главным бухгалтером в «Лиат-Натали».

– Олег Иванович? Позднее президент «Биотэка»?

– Да, Олег Иванович, впоследствии президент ООО «Биотэк». Они смогли договориться с компаниями, и ранее дефицитный товар (лекарственные средства), тогда главным образом венгерский, стал поступать в аптеку.

– То есть это был дистрибьютор?

– Да, обычный дистрибьютор. И мы хорошо и много работали с ними. Потом, перейдя в Управление фармации Москвы, я уже Семена Леонидовича Винокурова назначила заведовать первым аптечным складом.

– Их лишь московский рынок интересовал?

– Нет, не только. Сначала они организовали склад в Краснодаре. Мы туда летали все вместе с Шабтаем Генриховичем [Калмановичем. – Д.К.] и Иосифом Давыдовичем [Кобзоном. – Д.К.]. В Краснодаре, кроме склада, открывалась аптека. И хоть «Лиат-Натали» была названа по именам дочек двух учредителей, Кобзон довольно мало участвовал в нашей жизни. Он приезжал в аптеку лишь один раз – на открытие, вместе с Лужковым.

– Но Калманович интересовался развитием аптеки.

– У него офис был рядом, и я там часто бывала, и он приезжал в аптеку. Ремонт, мебель – это его идеи и его помощь. Он всячески помогал, когда на нас были наезды всевозможных людей со стороны криминала. Шабтай быстро решал все вопросы. Он очень интересный и очень хороший человек был. Сказать могу только хорошее.

– Авторитетный был товарищ?

– Да. И кроме того, Шабтай был вхож в правительство Москвы. В 1994-м Лужков захотел организовать все так, чтобы аптечная сеть в городе работала хорошо. Шабтая Генриховича в числе прочих спросили, может ли он кого-то порекомендовать, кто в этом деле понимает. Так и вышли на меня: курировавший социальные вопросы заместитель мэра Виктор Алексеевич Коротченко предложил встретиться. А я должна была уезжать на две недели на учебу во Францию, уже все оформлено было и от поездки отказаться не могла. В общем, Виктор Алексеевич был очень недоволен, что я не сразу к нему пришла.

– И вы возглавили Управление фармацией?

– Тогда это называлось Аптечной палатой, хотя кроме вывески ничего не менялось впоследствии. Потом был департамент, потом опять управление и снова департамент, но, по сути, одна и та же структура.

– Очень многие предприниматели рассказывают, что приезжали к вам за советом, за мудростью, как им организовать жизнь.

– Приезжали. Тот же «Протек», которому я тогда посоветовала организовать свою аптечную сеть. Помню, мы сидели, беседовали с Римом Хакимовичем Махмутовым, я говорю: «Вам нужна своя товаропроводящая система, когда она у вас будет, будет и страховка. Взяли или не взяли у вас лекарство, вы его продадите». И с Игорем Феликсовичем очень часто встречались. Он тогда тоже пытался как-то застраховать поставки. Для чего это было нужно? Платили плохо. А плохо платили не потому, что не хотели, а потому, что оборотных средств не хватало.

– Он после кризиса 1998 года забрал довольно много московских аптек.

– Никто ничего ни у кого не отбирал. Все сами шли, никому даже делать ничего не надо было. Передать аптеку без согласия трудового коллектива было невозможно. Аптеки организовывали ООО, многие хотели самостоятельности. И у меня такая же в аптеке была ситуация, когда оборотных средств не хватало. Но тогда у аптек были льготы. Мы добились и льгот, и того, что помещения были переданы в хозяйственное ведение. Аптекам это очень помогло, они же не платили такую аренду огромную. Это потом они стали отдавать свои площади в субаренду, старались скинуть производство. А пока помещения были в хозяйственном ведении, они все это держали. Я, например, всегда заведующим говорила: «Чем больше у вас будет ассортимент, тем больше людей к вам будут стремиться».

– Я уже лет 15 слышу: «Мы собирались у Тельновой». Что вы обсуждали тогда? Все, кто рассказывал мне об этом, называли это самой романтической порой – тем временем, когда они еще не были конкурентами друг другу.

– Конкурентами они были всегда, но в хорошем смысле конкурентами. Они конкурировали в бизнесе, оставаясь людьми в обычном общении. Была создана ассоциация «ФармАск», объединившая всех участников рынка – аптеки, дистрибьюторов, производителей. Собираясь, обсуждали любые вопросы – и ассортимент, и взаимодействие внутри «ФармАска». Мы хотели создать такую общественную организацию, которая бы по всей цепочке – от аптеки до производителя и обратно – обеспечивала совмещение интересов.

Почему сегодня кризис в рознице возник? Потому, что все замкнулось на банальной торговле. А фармбизнес – это социально направленный бизнес, в 90-е годы это все понимали.

– В какой момент рынок вышел из-под контроля – все стало дозволено, все решили, что торговать в принципе можно всем, врачи разучились выписывать рецепты – после 1998-го или раньше?

– После 1998-го. Все-таки мы держались какое-то время, помню, мы даже радовались тому, что в фарме еще нет того развала, который был уже везде. Мы тогда доказывали, что если одни цены условно регулируются, то другие должны оставаться свободными, при этом мы понимали бизнес, а бизнес понимал нас. Почему с 1998-го? Потому что с 1994-го по 1998-й шел наш московский эксперимент. Я тут недавно писала аналитическую записку по поводу программы лекарственного возмещения, мы с Рамилом Усмановичем [Хабриевым. – Д.К.] ходили в Минздрав, где представляли свои соображения на этот счет. Мы написали, что наш прежний опыт можно четко перенести в сегодняшний день. Писали, что Киров и Москву можно признать в качестве пилотных регионов и решиться на возмещение. Если этого сейчас не сделать, опять будет полная ерунда. В 1998-м, когда наш эксперимент закрыли, началась полная анархия. Тогда управление возглавил человек, врач-рентгенолог по образованию, которого аптечная сеть не интересовала, и аптеки стали разоряться, переходить под крыло каких-то дистрибьюторов, откалываться, организовывать какие-то товарищества.

– Тогда-то Рудинский и купил у вас 188-ю аптеку?

– Да.

– «СИА» и «Лиат-Натали» к тому моменту уже объединили усилия? Эта страница взаимоотношений Игоря Рудинского с Шабтаем Калмановичем до сих пор не раскрыта.

– Да, объединили. Две компании – «СИА» плюс «Лиат-Натали». С 1994-го по 1998-й я работала в департаменте, а потом второй раз вернулась в аптеку, которая работала еще как «Лиат-Натали». Ближе к 2000 году вовсю зазвучала «СИА».

– Я помню мою первую встречу с Игорем Феликсовичем – это был 2003 или 2004 год, и он уже был звездным предпринимателем, человеком, к которому все шли как к корифею.

– Я их всех помню по тем временам – и Игоря Феликсовича, и Вадима Сергеевича Якунина. Хотя Якунина я чаще встречала в период работы в департаменте фармации, но компанию «Протек» я помню еще до 1994-го, когда они только организовались и в прайсе у них было всего несколько препаратов, в основном производства Венгрии.

– Не вы ли и «Протеку», и «СИА», и всем остальным пионерам лицензии выдавали?

– С лицензиями вышло интересно: их начали выдавать, а положения о лицензировании еще не было. Мы тогда написали первое временное положение и по нему работали – выдавали лицензии. Написанное нами временное положение потом легло в основу всех остальных документов.

– Система эволюционировала, в какой-то момент появилось ощущение, что рынок как-то устоялся, усовершенствовалась и его регуляторная база.

– Когда я пришла руководить Аптечной палатой, ситуация была жуткая, аптеки были все в долгах. Объем льготного отпуска в общем товарообороте аптеки рос, доходя до 40%, но за него не платили. Вышло 890-е постановление правительства, а денег под него никто не дал. Что делать аптеке? Прекратить льготный отпуск? С одной стороны, правильно: как иначе прекратить неплатежи? С другой – аптеки не могли лишиться значительной части оборота. Потому мы и бились за то, чтобы «льготу» оставили аптекам.

И аптеки работали, получали от государства деньги за отпущенные льготные рецепты. Мы добились того, что деньги пришли. Но в 1998 году нам все это прикрыли, сказав, что та экономия, которую мы получаем на льготных рецептах, не покрывает потребности. А нужно-то было немного терпения и нормального финансирования. Вначале с финансированием было очень плохо. Потом пришли ФОМС, страховщики Московского фонда плюс две страховые компании – «Макс» и «Росно». Пришли, заявили, что готовы помочь: ну что ж, давайте попробуем. Михаил Юрьевич Зурабов смог доказать Юрию Михайловичу Лужкову необходимость перемен. Начали эксперимент, который, как мне кажется, проходил нормально. Надо было и дальше его продолжать, но в 1998-м нам все свернули. И тем не менее эксперимент очень много дал. Аптеки почувствовали себя совершенно по-другому: ввели систему учета и движения товара, поставили компьютеры, оснастили специальными кассами, которые могли это все отслеживать.

– С момента начала эксперимента прошло 25 лет, и это лучший опыт из того, что было сделано за все эти годы. Почему нельзя было московский опыт лекарственного обеспечения транслировать на всю страну даже не в 1998-м, а в 2006 году, когда можно было спасти систему ДЛО?

– На мой взгляд, ДЛО-ОНЛС надо не спасать, а двигаться дальше, используя накопленный опыт. Все лекарственные программы – ДЛО, московский эксперимент, опыт Кирова – свою функцию выполнили. Сейчас нужно другое финансирование, а для этого нужны расчеты, политическая воля и терпение, нужна информационная работа среди врачей и населения. Необходимо проанализировать опыт работы прошлых лет, все плюсы и минусы, и двигаться дальше.

– И чтобы выхода из этой системы не было.

– Конечно.

– В 2001–2004 годах вы работали в «Биотэке» у Бориса Шпигеля. Получается, к моменту старта монетизации льгот и программы ДЛО вы подходите как сотрудник одной из компаний, которая эту систему запускает. А в 2005-м вы уже чиновник Росздравнадзора. То есть вы смотрели на эту историю и со стороны бизнеса, и со стороны государства.

– Взгляда со стороны бизнеса практически не было. Все понимали, что бизнесу должно быть интересно заниматься этой программой. Со стороны государства задача заключалась в решении вопросов по лекарственному обеспечению населения.

Что касается компании «Биотэк», то там я занималась внутренним фармконтролем. И была на проверке в Нижнем Новгороде в одном из подразделений «Биотэка», когда мне позвонил Михаил Юрьевич Зурабов и позвал на работу – заниматься вопросами, связанными с программой ДЛО. 8 февраля 2005 года мы уже поехали в Петербург на проверку того, что происходило с лекарственным обеспечением, а там были реальные проблемы.

– А, ну там целая эпопея в ДЛО была. «Протек» и питерская «Империя-Фарма» делили полномочия.

– Да, и никак не могли между собой договориться. В первый день мы побывали на совещании у Валентины Матвиенко, а на следующий – отправились по аптекам и складам. Приехали в аптеку, там – толпа бабушек, которые сидят и ждут лекарств. Мы прошли в аптеку, начали смотреть журналы, поднимать товарные документы, выяснять, что заказывали аптеки на складе без реальной потребности. Были организационные проблемы. Едем на склад «Протека», там товар есть. Опять едем в аптеку. По результатам министр здравоохранения собирает людей, долго разговаривает, выясняет, убеждает. Одним словом, улетели мы из Питера гораздо позже, чем рассчитывали. А потом с такими же рейдами стали ездить по всем регионам.

Когда я стала в Росздравнадзоре заместителем руководителя, у меня и кадров-то не было. Часть людей я переманила из «Биотэка», потом стали какой-то отдел создавать. А сначала были два человека, которые катались по всей России, разговаривали, предлагали местным руководителям систему управления товаром, при которой можно увидеть, сколько какого препарата и в каких аптеках есть, кто этой номенклатурой занимался, как обеспечивал рецепты. Часто при проверке получалось, что лекарства-то в регионе есть, но никто вопросами обеспечения не занимается: препараты лежат и в каком-то месте списываются, а в каком-то – лежат необслуженные рецепты. Когда мы это начинали проверять и им показывать, то они этим стали заниматься и понимать, что процессом надо управлять.

– По-хорошему, наверное, сначала надо было создать систему, снабдить Росздравнадзор кадрами, а потом давать программе старт. Ведь $2 млрд бюджетных денег на эту историю выделили.

– Конечно, но систему сначала запустили, а потом стали рассуждать, что с ней делать. Тогда-то и вспомнили, что в Москве такой эксперимент был, есть такая Тельнова, которая этим когда-то занималась. Вспомнили, разыскали, пригласили. И мы начали ездить по регионам. Я не могу сказать, что они вообще не готовились к запуску, но так уж подготовились.

– Борис Исаакович Шпигель мне так описывал запуск ДЛО: «Это политическая воля была – либо сейчас, либо никогда».

– Да, потому что деньги появились и вопрос ставился именно так: или сейчас, или никогда. Но это было еще в 2004 году, они собирались, обсуждали, кричали – как всегда, чем больше народу, тем сложнее что-то конструктивно решить. Я знаю, что от «Биотэка» на все совещания ездил Александр Николаевич Крикун [вице-президент компании в те годы. – Д.К.], но меня не подключали, я не лезла, чужой хлеб не отбирала. Все ездили, все занимались, 1 января запустили. За месяц наворотили такого, что люди начали выходить на улицу, перекрывали дороги и прочее. А им надо было объяснить: вчера денег не было и вот деньги появились, но это не отменяет предыдущую систему. Но парадокс был в том, что предыдущая система должна была работать, но вдруг перестала, потому что на нее денег в регионах не было. Хотя суть ДЛО была в том, что создавалось не альтернативное лекарственное обеспечение, а именно дополнительное. Но как же мало людей, в том числе во власти, это понимали тогда.

– Участники этой истории высказывают сегодня такое предположение: если бы финансирование обеспечили на должном уровне, никакого кризиса ДЛО не было бы, и вообще мы бы сейчас жили при страховой медицине, при страховом лекарственном обеспечении и так далее.

– К чему бы мы в итоге пришли – большой вопрос. Возмещение и страхование – разные системы. Возмещение тоже может быть нескольких видов. Если возмещение производят аптеки, то это обычная система льготного лекобеспечения. Пациенту дали лекарство, аптека составила реестр, выписала счет, передала этот реестр и счета в ту организацию, которая занимается проверкой, они проверили и передали тем, кто занимается оплатой. Аптеке возвращаются деньги.

Есть другая схема: пациент приобретает лекарство, берет свой рецепт и чек и уже сам отдает их в страховую или иную компанию, то есть тому, кто проводит такую же проверку и потом возмещает пациенту деньги. Конечно, пациенту удобнее, когда всем этим занимается аптека.

Теперь о страховании. Первый и главный вопрос: что будут страховать? Второй: какую функцию будут выполнять страховые компании? Если они будут заниматься страхованием и контролем, то им за это должны платить какие-то деньги на ведение дел.

– Комиссию.

– Предположим, это процент за ведение дел. Какой он должен быть, откуда он возьмется? Условно – из наценки, оптовой или розничной. На этот вопрос тоже надо ответить. Москва, когда закончила эксперимент, осталась должна аптекам за отпущенные рецепты. И страховые компании своими векселями покрыли нехватку средств. То есть мы опять наталкиваемся на главный вопрос: что страховать? Предположим, несвоевременную оплату. Тогда страховые компании должны следить за сроками выплат и решать проблему неплатежей. А можно, например, страховать недостаточное выделение средств. Почему страховые компании не хотят этого делать? Потому что им придется действительно страховать аптеки, закрывать прорехи государства, а потом добиваться возмещения этих денег.

Что же касается 2006 года, то, я считаю, деньги следовало выделить в полном объеме. Но следом, в 2007-08 годах, началась другая история – высокозатратных нозологий.

– Обособление дорогостоя.

– Да, и сегодня многие пытаются показать, что тогда речь шла об орфанных препаратах. Это не так. Тогда мы искали причину, почему денег все время не хватает. А дело было в том, что в составленный нами перечень включили оригинальные препараты, которые действительно стоили дорого, зато становились доступны пациентам. И когда мы произвели такую селекцию, сразу выяснилось, из-за каких препаратов программе не хватает средств.

Мы составили списки, произвели расчеты, пошли к Татьяне Голиковой, тогда еще в Минфин. Сумма получилась на уровне 19-20 млрд рублей. Голикова сказала: «Берем всех – с инвалидностью и без, всех закрываем». Даже при таком подходе до 34 млрд не дотянули, но решили взять еще большую сумму, чтобы окончательно закрыть все вопросы.

– Тогда этот просчет Михаилу Юрьевичу Зурабову стоил поста министра.

– Думаю, он упорно верил в то, что 50 млрд хватит, ан нет, не хватило. Плюс в каждом регионе были проблемы с организацией работы, наладив ее, можно было бы и финансовые прорехи частично закрыть. Мы с Михаилом Юрьевичем объездили пол-России точно, но регионы упорно не хотели этим заниматься.

– Вы отдали Росздравнадзору почти девять лет жизни. Что удалось сделать за эти годы, в которые вы были и замом, и руководителем службы? Что хотели сделать, но не успели?

– Налажены мониторинг и контроль – и за качеством оказания медицинской помощи, и за качеством лекарственного обеспечения. Но самое главное – создана система лабораторий контроля качества лекарств, они действительно работают, система контроля качества лекарственных средств реально работает на всех уровнях. Второе, что тоже удалось сделать, – добиться выделения денег Институту изделий медицинского назначения [ФГБУ «ВНИИИМТ» Росздравнадзора. – Д.К.]. Программу развития ВНИИИМТ Минздрав принял, нам выделили 180 млн рублей – по крайней мере первые деньги, которые институту были за много лет направлены, которые начали работать. Я считаю, это тоже большое дело. Работает система фармаконадзора как по лекарственным средствам, так и по изделиям медицинского назначения. В субъектах работают территориальные управления. В итоге могу сказать, что сделано очень много. Мне удалось продолжить то, что было сделано моими предшественниками Рамилом Усмановичем Хабриевым и Николаем Викторовичем Юргелем по созданию системы контроля в области здравоохранения.

– Все равно есть ощущение, что Росздравнадзор был и остается какой-то, как бы правильнее слово подобрать, недолюбленной у государства структурой.

– Я тоже так считаю, потому что, на мой взгляд, каждый должен своим делом заниматься. Минздрав политику должен определять, чтобы это была четкая и ясная для всех политика в области здравоохранения, а Росздравнадзор проверяет, контролирует. Тогда эта система будет работать. Кстати, Татьяна Алексеевна [Голикова. – Д.К.] понимала, что Росздравнадзор не обладает всем необходимым объемом полномочий. Она старалась не давать нам заданий, которые могли бы вызвать претензии прокуратуры: «Вы превышаете свои полномочия».

– Что, на ваш взгляд, недоделано, упущено с точки зрения регулирования этой отрасли?

– Упущено много, но и развитие, пусть медленное, все равно было. Хотя каждый год приходило постановление от Медведева на 20% сократить штат. Что тогда создавать-то было? Давайте свернем всю эту деятельность, и все. Потом Михаилу Мурашко, уже после моего ухода с госслужбы, дали ресурсы, я за них очень порадовалась. Дали людей – прекрасно, можно было о чем-то говорить, можно развиваться.

– Время от времени отрасль будоражат слухи о грядущем объединении Росздравнадзора с Роспотребнадзором и создании российской FDA. Есть шанс создать такую суперструктуру и нужна ли она России?

– Нужна. Мы были в FDA. Это организация, которую действительно уважают. Мы видели, что все это реально работает.