≪Когда у тебя есть инструменты хозяйствования, всегда неприятно, если их отнимают≫

– Ваша жалоба на конкурс НИИ нейрохирургии им. Бурденко содержит пять пунктов и занимает 14 страниц. Если коротко, в чем именно вы усмотрели коррупционную составляющую?

– Основное обжалуемое действие – это уход от конкурентной процедуры в форме аукциона. Здесь заказчик специально объявил конкурс, а не открытый аукцион, используя при этом различные ухищрения. Они классифицировали свое задание как реставрационные работы, хотя по факту проведение таких работ не планировалось. Теоретически торги по реставрационным работам можно проводить в форме конкурса, и это было сделано специально, чтобы уйти от аукциона.

Аукцион – наиболее конкурентная и прозрачная процедура из имеющихся способов проведения торгов. Заказчик не знает, кто участвует в аукционе: до того момента, пока не определена цена, система электронного аукциона скрывает эту информацию. Кроме того, заказчик объединил в один лот строительные работы и закупку оборудования. Это было бы не страшно в том случае, если оборудование относилось бы к объекту строительства – речь идет о встраиваемом оборудовании, системе вентиляции и так далее. Заказчик же включил туда закупку медтехники, телевизоров, факсов и холодильников. Причем компании, поставляющие медтехнику, телевизоры не поставляют, равно как и наоборот. Абсолютное большинство поставщиков, таким образом, просто отсекаются. Подрядные строительные организации, как правило, не занимаются поставкой телевизоров, а поставщики медтехники не проводят строительные работы. А заказчик к тому же требовал от подрядной огрганизации две лицензии, которые фактически не нужны – лицензию на реставрационные работы, которые де‑факто не проводятся, и лицензию на источники ионизирующего излучения.

– В жалобе вы указали на то, что начальная цена контракта в конкурсной документации не соответствовала цене, указанной в извещении о проведении открытого конкурса. Возникает ощущение, что документация готовилась небрежно. Можно ли допустить, что этим занимались сотрудники мединститута, не сильно разбирающиеся в тонкостях законодательства о госзакупках?

– Нет. Во‑первых, документацию готовил не институт, а дирекция, специализирующаяся на заказах по строительству. Это их профессиональные обязанности. Я однозначно уверен в том, что в этих нарушениях отсутствует человеческий фактор – это не могло быть сделано по ошибке. Хотя мы встречаемся с такими случаями, но, как правило, это происходит в небольших учреждениях где‑нибудь в глубинке, где завхоз, он же и нянечка, и дворник, занимается еще и торгами. Здесь же из самого текста заказа понятно, что он проводился под конкретные компании. Иначе было бы гораздо больше участников, больше снижение цены. По нашей оценке, порядка 30–40% в начальную цену аукциона было заложено сверх нормативной прибыли. Реальное снижение на конкурсе могло составить порядка 800 млн рублей.

– Почему вы обратили внимание на этот конкурс? Или вы стараетесь мониторить все закупки в системе РАМН?

– Нет, мы стараемся осуществлять мониторинг всех закупок, вне зависимости от суммы контракта, значимости или известности заказчика. Мы не акцентируем свое внимание на востребованности конкретной темы в данный момент. Нет такого, что вот идут события вокруг реформы академий, давайте срочно проверим их конкурсы.

– Тем не менее история получила огромный резонанс, активное участие в ней принял ОНФ, и в итоге жалоба по этому конкурсу стала самым громким начинанием ≪Безопасного Отечества≫.

– Это не единственное громкое расследование «Безопасного Отечества», а участие ОНФ было абсолютно логичным, поскольку вместе с ними мы развиваем проект «За честные закупки» – в том числе через этот проект мы размещаем информацию о выявленных нами нарушениях. В этой сфере мы с ними достаточно плотно взаимодействуем. Почему эта история всех заинтересовала? Потому что сумма большая плюс явные коррупционные проявления. И самое главное – то, что заказчик проигнорировал решение ФАС, обязательное для исполнения. Они не аннулировали торги, стали проводить процедуру дальше. Я обратился и к Дедову [президент РАМН. – VM], и к самому заказчику, но никто из них не ответил. Такая схема – неисполнения требований комиссии – тоже существует.

Неисполнение предписаний ФАС грозит штрафом всего‑навсего в 50 тысяч рублей, что незначительно в сравнении с объемом закупки в 4 млрд рублей. Эта схема могла здесь сработать, но мы начали эту тему развивать, привлекать к ней внимание. Отмечу, что мы не ставим целью кого‑то опорочить, «повозить мордой об стол» и сделать себе на этом пиар. Мы пытаемся предупредить нарушения закона на ранних этапах. В случае с заказом РАМН мы пытались сделать то же самое, и, слава богу, в конечном итоге это получилось. В итоге заказчик аннулировал торги.

Не исключаю, что это произошло под общим нажимом общественности – включая нас, ОНФ, депутата Климова, который, как и мы, написал обращение в Генпрокуратуру.

– Вы говорили, что в целом с нарушениями пытаются провести 40–50% госзакупок. Есть подобная статистика именно по учреждениям РАМН? Как часто они попадают в поле вашего зрения?

– Относительно всех закупок, которые мы проверяли, – не часто. Всего за последние два года было 11 «сомнительных» конкурсов – это те случаи, которые мы смогли отследить. По тому же институту Бурденко уже была жалоба в 2012 году, правда, там сумма была значительно меньше – 13 млн рублей. В медицине в целом выявляется очень большое количество нарушений.

– В 2012 году вы опубликовали отчет о коррупции в московском Департаменте здравоохранения, однако резонанса это исследование не получило [≪Безопасное Отечество≫ проанализировало 28 конкурсов департамента на поставку медицинской техники в 2011–2012 годах и выявило использование офшорных схем. – VM]. При этом шла речь о более крупных суммах, чем в конкурсе НИИ им. Бурденко. Для того чтобы привлечь внимание к исследованию, оно должно попасть в политический тренд, как это получилось с жалобой на конкурс РАМН?

– В случае с департаментом речь шла о десятках миллиардов, действительно. Но отклик есть – и правоохранительные органы этим занимаются, и Росфиннадзор много знает о нарушениях в департаменте, скорее всего, даже больше, чем мы. Идут следственные мероприятия, которые когда‑то теоретически должны закончиться. Пока наши полномочия ограничены – мы можем лишь выявить нарушения и проинформировать об этом. Если бы лично у меня в руках был инструментарий, позволяющий на эту ситуацию влиять, нести политическую волю, я бы это сделал. Без оглядок на принцип «свой – чужой», не делая ни для кого исключений. В целом я поддерживаю позицию действующей власти, но постоянно присутствующие где‑то недосказанность и непоследовательность в некоторых вопросах вызывают недоумение.

По поводу политического тренда как гарантии успешности нашей работы – мы не против, когда поднимаемая нами проблема получает отклик у общественности и институтов власти. Однако повторю, что мы не акцентируем свое внимание на востребованности конкретной темы в данный момент.

– Ваши претензии по этому конкурсу были направлены дирекции единого заказчика по строительству, капитальному и текущему ремонту объектов РАМН или самому институту?

– Для начала я скажу, что в целом поддерживаю новый закон о реорганизации академий и лишении их «технических» функций. В системе РАМН есть шикарные клиники, классные специалисты, а развития науки нет никакого. Потому что нет структуры, которая бы этой наукой занималась, давала импульс. Сами по себе они все – замечательные люди. И мы видим, что сами медики, в нашем случае институт Бурденко, ни при чем – к этой стройке они имеют опосредованное отношение. Они сообщили о своих потребностях, а дальше заказ формировали уже профессионалы – дирекция единого заказчика. Это как раз к вопросу о том, что техническими вопросами должны заниматься не медики и ученые, а федеральное агентство. А ведь дирекция – это то же самое, просто в меньших масштабах. Проблема не в том, как организована хозяйственная деятельность академии, проблема в людях, которые этим занимаются. Нельзя решить проблему, просто передав проведение закупок специальному агентству. Реформу нужно проводить не на уровне создания новых хозяйствующих субъектов, а на уровне людей, которые этим будут заниматься.

Я присутствовал на общих собраниях РАМН, и мне казалось, что многие люди присутствуют там не ради модернизации и развития науки, а просто для того, чтобы лишний раз встретиться с друзьями‑коллегами. Понятно, что это уважаемые люди и их вклад в развитие медицины огромен, но сегодня нужно другое. Когда ты управлял процессом, когда у тебя были инструменты хозяйствования, всегда неприятно, если у тебя их отнимают. Те люди, которые в академии занимались закупками, – безусловно, для них это удар. Ведь средства шли не только через дирекцию единого заказчика, но и через сами институты. Теперь закупки нужно с кем‑то согласовывать, кому‑то передавать их проведение – кому это понравится? Поэтому я поддерживаю реформу, главное, чтобы эти преобразования не уперлись в человеческий фактор. 

академическая реформа, рамн, зарудин, реформа здравоохранения