Скандал вокруг правительственной инициативы по реорганизации академий постепенно угасает. Из всех свершений стартовавшей реформы стало очевидным главное – академии, официально признанные неэффективными собственниками, лишаются прав владения, пользования и распоряжения федеральным имуществом. VM оценил масштабы грядущих потерь, подсчитав пока еще находящиеся в оперативном управлении РАМН квадратные метры и изучив бытовавшие в дореформенной академии способы заработка.
Кто в доме хозяйствующий
Предотпускное заседание президиума РАМН 19 июня 2013 года шло в обычном, размеренном порядке, как и подобает встрече маститых и влиятельных представителей науки. Вице-президент академии Владимир Стародубов ознакомил коллег с итогами проведенного мониторинга результативности академических учреждений, и результаты проверки собственной эффективности академиков удовлетворили.
На основании мониторинга каждому институту была присвоена соответствующая категория результативности. К первой категории отнесли «научные организации-лидеры», ко второй – «стабильные научные организации, демонстрирующие удовлетворительную результативность». Институты РАМН, как выяснилось из доклада Стародубова, относятся либо к первой, либо ко второй группе. В третью категорию, названную «научные организации, утратившие научный профиль и перспективы развития», не был включен ни один институт.
Помимо научного потенциала и эффективности проводимых исследований при оценке деятельности академучреждений учитывались и такие показатели, как коммерциализация результатов работы, кадровая и ресурсная обеспеченность и, наконец, состояние финансовых дел. Именно к хозяйственному блоку и относились многие рекомендации авторов доклада. В частности, институтам предлагалось «организовать работу по формированию предпринимательских компетенций сотрудников научных учреждений в целях коммерциализации результатов научных исследований учреждений» и создать внутренние комиссии по оптимизации использования материально-технических ресурсов научных учреждений (зданий, оборудования, нематериальных активов).
Сложно сказать, успели ли академики всерьез озаботиться планами оптимизации хозяйственной и коммерческой деятельности, ведь буквально через неделю после оглашения доклада Правительство РФ объявило о своем решении избавить их от проблем финансовой устойчивости и вопросов управления имущественным комплексом.
По новому порядку, академии, в том числе РАМН, больше не управляют собственным имуществом и бюджетом – все хозяйственно-финансовые вопросы теперь регулируются специальным агентством по управлению имуществом, глава которого назначается Правительством РФ. Именно это решение стало главным объектом спора академиков и чиновников. Представляя законопроект в Госдуме, вице-премьер Ольга Голодец утверждала, что сегодня российская наука обременена огромным грузом федерального имущества и земельных площадей, которые, по данным Счетной палаты, используются не по назначению: 56% объектов недвижимого имущества академии даже не поставлены в регистр, а некоторые объекты незаконно сдаются в аренду.
Оппозиционно настроенные академики в свою очередь утверждали, что реформа направлена на передачу функций распределения денежных потоков чиновникам. Страсти кипели вплоть до 27 сентября, когда закон о реформе был подписан президентом, но, кажется, не утихли окончательно и сейчас.
Офисные платоны
Решения, которые в течение трехмесячной полемики все-таки удалось пролоббировать академическому сообществу, скорее относятся к вопросам репутационного характера, считают наблюдатели. На уступки академиям решено было пойти, например, в вопросе упразднения звания «член-корреспондент РАН», предусмотрев для этого «переходный период». Если ранее всех членкоров предполагалось перевести в статус академиков автоматически, то теперь предложено проводить «переименования» индивидуально, последовательно – в течение трех лет, публично – на общем собрании РАН.
Главная же, «хозяйственная», инициатива законопроекта концептуальных изменений не претерпела – контроль за использованием федерального имущества, переданного научным организациям, будет осуществлять специальная, подчиненная правительству структура, в итоговом тексте получившая название «Федеральное агентство научных организаций».
Выступая 1 октября на заседании президиума объединенной РАН, Владимир Фортов отметил, что ожидает «колоссальной бюрократической неразберихи» на этапе передачи агентству активов институтов РАН. «Здесь масса неясностей. По-хорошему, на это могло бы уйти несколько лет. Институт экономики нам посчитал, сколько будет стоить объединение трех академий – 70 миллиардов. И ни копейки на это никем пока в бюджете не заложено», – заявил Владимир Фортов. Впрочем, неразбериха с имущественным комплексом академий наблюдалась и раньше. Достаточно сказать, что полной и достоверной информацией о собственности, находящейся в управлении академий, не располагает никто.
Как утверждает собеседник VM, участвовавший в подготовке закона, одним из ключевых пунктов обновления академии и станет собственно перепись академического имущества, которое впоследствии может быть сдано в аренду, продано или перепрофилировано. «Ведь сейчас нет точного реестра всего того «добра», что есть у РАН, РАМН и РАСХН. Правительство так и не успело завершить начатые еще до реформы формирования реестров имущества академий», – говорит собеседник VM, добавляя, что, по предварительной оценке правительства, реформированная академия располагает более чем 60 тысячами объектов, средняя стоимость каждого из которых составляет порядка 500 тысяч рублей. При самом приблизительном подсчете выходит, что совокупная стоимость недвижимости, находящейся сейчас на балансе РАН, РАМН и РАСХН, составляет около 30 млрд рублей.
Многие сотрудники академических институтов, ответственные за финансово-экономическую деятельность, уже начали волноваться за свою судьбу, говорят собеседники VM в научных кругах. В институтах ждут представителей прокуратуры, которых, видимо, в первую очередь будет интересовать, сколько денег, полученных от сдачи помещений в аренду и оказания различных платных услуг – проведения операций, различных клинических исследований и так далее, – было украдено или незаконно распределено между руководством институтов и «ближним кругом». О том, что в ходе реорганизации академию ждет тщательный аудит, в июле на встрече с главой РАН Виктором Фортовым говорил и Владимир Путин.
Внебюджетными доходами, существенную часть которых составляют арендные платежи, институты распоряжаются по своему усмотрению. Поэтому, считают в правоохранительных органах, доказать злоупотребления будет достаточно сложно. «Те времена, когда в голодные 90-е к директору НИИ или его заместителю будущие арендаторы приходили с конвертом наличных денег, ушли в прошлое», – говорит представитель МВД. По его словам, сейчас все институты РАН и РАМН сдают в аренду свои помещения, как правило, не нарушая законодательства. По информации Росимущества, все учреждения РАМН заключают договоры аренды только после проведения официальных торгов. Величина арендной ставки определяется в соответствии с федеральным законом №135 «Об оценочной деятельности в Российской Федерации». При этом никто не мешает руководству института распределять полученную от аренды прибыль среди узкого круга «бенефициаров» вполне законным путем – в виде премий к основной зарплате.
Из истории вынужденного превращения академий в арендодателей Владимир Фортов не делает тайны. «Где-то в районе 90-х годов, когда баррель нефти стоил 14 рублей, я тогда был вице-премьером [в правительстве Виктора Черномырдина. – VM] и знал, что денег вообще нет. Ни на науку, ни на что. И тогда правительство пошло навстречу, оно разрешило нам сдавать излишки площадей, которые не используются, но деньги эти пускать на уставные цели – обслуживание этих зданий, тепло, газ, свет», – рассказал президент РАН в эфире радиостанции «Эхо Москвы». – Вот на 32-м этаже [в здании Академии наук на Ленинском проспекте в Москве. – VM] был открыт ресторан. Это здание обслуживается целиком за счет этих денег. В этом ничего плохого нет». При этом, по словам Фортова, объем сдаваемых помещений составляет всего 3% от всех площадей большой академии, а доля вырученных от аренды средств не превышает 2% от всех доходов и бюджетных поступлений.
Согласно своему уставу, РАМН, так же как и РАН, была наделена правом владения, пользования и распоряжения передаваемым ей имуществом, однако размеры своих арендных заработков коллеги Фортова из медицинской академии не обнародуют. «Сложность нашей академии в том, что у нас нет финансового ресурса, у нас – ни одной копейки. Что нам капнуло из Минздрава – что ни в рот, то спасибо, – и все», – заявил Иван Дедов на посвященном реформе внеочередном заседании президиума РАМН. Очевидно, что в такой финансовой ситуации возможность сдачи недвижимости в аренду была существенным подспорьем для институтов. «Существует норматив обеспеченности научного учреждения площадью в расчете на одного сотрудника. Если есть свободные площади, то с согласия академии и Росимущества институт может начать часть своих площадей сдавать в аренду. Я не думаю, что сейчас это является существенной статьей доходов академии», – описывает в беседе с VM механизм превращения института в арендодателя один из академиков РАМН.
Согласно данным реестра федерального имущества и «Официального сайта Российской Федерации для размещения информации о государственных (муниципальных) учреждениях», только в Москве в оперативном управлении институтов РАМН находятся более 35 зданий, которые, при желании, могут быть отнесены к офисным зданиям класса «B». Основная их часть расположена в Центральном административном округе столицы, средняя стоимость аренды в котором, по данным Cushman & Wakefield Russia, составляет $580 за один кв. м в год. По данным, представленным в докладе Владимира Стародубова, доля средств, полученных от сдачи имущества в аренду, во внутренних затратах РАМН на исследования и разработки за последние три года значительно снизилась (см. инфографику «Нежилая ни мертвая»).
Успехи и геронтология
«Недавно у нас на президиуме рассматривался отчет НИИ акушерства и гинекологии. Источником их дохода является не аренда, о ней не идет речь. Основной доход им дает практическая реализация научных разработок и учебных программ, в том числе клиническая практика. Эти два источника обеспечивают институту такой же доход, как бюджетное финансирование, и даже превышают его», – рассказывает зампредседателя президиума Северо-Западного отделения РАМН Николай Майстренко. РАМН объединяет более 60 институтов, однако единой системы финансирования в рамках академии нет. Многие учреждения, входящие в штатное расписание РАМН, финансируются через академию, но есть и такие, что числятся под академической маркой, но в структуру академии, в том числе финансовую, фактически не входят.
Например, под эгидой Северо-Западного отделения РАМН действует санкт-петербургский Институт биорегуляции и геронтологии, который в списке учреждений, входящих в структуру РАМН и финансируемых ею, не числится. У института, к слову, нет даже собственного здания, он арендует помещения в городской больнице №31 – той самой, что год назад едва не была отдана для лечения судей Верховного и Высшего арбитражного судов из-за престижной локации на «элитном» Крестовском острове. Кожаный диван для посетителей и современная офисная отделка приемной директора не могут ввести в заблуждение: деньги на НИИ не сыплются с неба, их приходится считать. Об этом свидетельствует объявление на двери серверной: авторы воззвания в случае компьютерных сбоев предлагают вызванивать системного администратора, явно сочетающего несколько мест работы.
«Смысл реформы – у руководства отбирают право сдавать площади в аренду, руководить стройками, закупать оборудование. Конечно, лучше, чтобы это делало агентство, это будет более эффективно: коммерческая деятельность должна быть отделена от науки. РАМН не ходит на демонстрации, у нас клинические учреждения, больные – нужно работать, и не важно, как это будет называться: АМН, РАН или Минздрав. От этого суть дела не меняется. Реформа задевает только небольшую прослойку руководства, а для старшего научного сотрудника ничего не изменится», – рассуждает директор Института биорегуляции и геронтологии РАМН Владимир Хавинсон.
По статусу этот институт является общественной организацией, и денег от академии, по словам Хавинсона, никогда не получал. Зато в активе института 18 грантов и контрактов от различных ведомств и полсотни различных договоров с научными, лечебными и иными учреждениями. «Есть один критерий эффективности научного учреждения – качество публикаций и патентов, все остальное – интриги и козни», – убежден Хавинсон. В итоге собственных средств его институту хватает, например, на содержание Геронтологического общества при РАН и издание высокорейтингового ВАКовского журнала «Успехи геронтологии», один тираж которого обходится в 150 тысяч рублей. «Мы за свой счет издаем четыре номера в год. За десять лет у нас опубликовано более 50 монографий», – не без гордости констатирует директор НИИ. По мнению Владимира Хавинсона, так должны работать все академические учреждения – «тогда бы все работали с гораздо большей скоростью». Исключением могут стать только центры фундаментальных научных разработок, которые не могут обеспечить себя сами.
Другой представитель Северо-Западного отделения, Институт экспериментальной медицины, хотя и получает через РАМН 90% своего финансирования, о поиске внебюджетных средств тоже не забывает. Сейчас у НИИ есть два гранта в рамках программы «Фарма-2020» по разработке инновационных белковых препаратов – вакцины и препарата для подавления алкогольной зависимости (подробнее о коммерческой деятельности института – на стр. 28). При этом величина внебюджетных заработков научных учреждений зависит от личных амбиций сотрудников и возможностей руководства, а совсем не от «капиталоемкости» вынесенной в название института сферы.
У Института геронтологии есть 90 зарубежных патентов, потенциальная стоимость которых составляет, если верить самому Хавинсону, несколько миллиардов долларов. В институте был разработан первый в мире синтетический дипептид глутаминовой кислоты Тимоген, изначально применявшийся для регуляции иммунитета подводников на советских атомных подлодках. Однако в последние годы дела с R&D идут неважно. Не так давно Минздрав остановил разработку и продвижение семи уже запатентованных институтом препаратов. «Мы подали документы на регистрацию в 2009–2010 годах, но были введены новые требования, и нам стали отказывать, причем по малозначительным причинам, – рассказывает Хавинсон. – Наши пептидные препараты безвредны, но нам отказали даже в разрешении на проведение клинических испытаний. Мы были остановлены в самом конце работы. В России система не настроена на продвижение отечественных разработок. В Белоруссии срок рассмотрения документов по новым лекарственным препаратам – 120 дней. Думаем, не подать ли документы на регистрацию наших препаратов туда».
Минздравомыслящие
В отличие от представителей «большой» академии, руководители РАМН и их приближенные, как правило, воздерживаются от публичной критики законопроекта. Еще в начале реформы президент РАМН призывал коллег участвовать в процессе обсуждения реформы «без паники и особого энтузиазма». 3 июля на встрече с президентом страны Иван Дедов заявил, что академии действительно нуждаются в реформировании, отметив при этом, что в законопроекте есть «неприемлемые» позиции, о которых публично так и не рассказал. Ранее Иван Дедов неоднократно заявлял о необходимости объединения «потенциала и структур», которые работают в системе РАМН, Минздрава и медвузов, «чтобы действительно решать инновационные проекты, направленные на модернизацию здравоохранения». Другими словами, еще задолго до решения правительства о реорганизации академий идея отстаивания «автономности» РАМН перестала в политике ее руководства быть определяющей. В отличие от РАН, чья подведомственность была рассредоточена между несколькими министерствами, медицинская академия по факту всегда находилась в зависимости от политики профильного ведомства. Впрочем, шанс остаться «под крылом» Минздрава у РАМН остается. Часть институтов академий в процессе реорганизации могут быть переданы профильным министерствам, говорит собеседник VM в аппарате правительства. Не исключено, что институты с дублирующими функциями, как и задумывалось ранее, будут объединены с профильными институтами Минздрава. «Такая схема прорабатывается экспертами, которые участвуют в создании федерального агентства. Это позволило бы сэкономить миллионы бюджетных рублей», – говорит собеседник VM.
Близость к профильному ведомству обеспечивается и личными связями представителей РАМН и Минздрава. Для многих академиков министерство является прямым работодателем. Иван Дедов возглавляет Эндокринологический научный центр, который не входит в структуру РАМН, а подчинен напрямую Минздраву. Это относится и к Владимиру Стародубову, к слову, экс-министру здравоохранения, ныне возглавляющему ЦНИИ организации и информатизации здравоохранения, входящего в структуру Минздрава.
Добавим, что и Дедов, и Стародубов говорить о проблемах хозяйственной деятельности и реформе в целом отказались. Обратившись за содействием в подготовке материала к руководителю пресс-центра РАМН профессору Борису Нувахову, корреспонденты VM также получили вежливый отказ. Через своего секретаря профессор передал, что ни он, ни глава РАМН «не разбираются в имущественных вопросах и реформе самой академии», и посоветовал обратиться к начальнику Управления капитального строительства и имущественных отношений РАМН Валерию Зыкову. Телефон хранителя имущественных тайн академии не отвечал.
Осторожность академиков в оценках реформы или полный отказ от ее публичного обсуждения вызваны желанием не привлекать внимание к собственной деятельности, предполагают эксперты. Однако накануне подписания закона о реформе разразился скандал вокруг сомнительного конкурса одного из академических институтов. Произошло это не без участия Общероссийского народного фронта, который по поручению президента Владимира Путина с 1 сентября запустил проект антикоррупционного контроля за госзакупками. Среди первых торгов, попавших под подозрение, оказался открытый конкурс НИИ нейрохирургии им. Н.Н. Бурденко на 3,9 млрд рублей. Еще в начале сентября в ОНФ обратились представители общественной организации «Безопасное Отечество», которые обнаружили в заказе ряд грубых нарушений (подробнее об «академических» исследованиях «Безопасного Отечества» – на стр. 33). В конкурсной документации на строительство объекта по каким-то причинам отсутствовала полноценная проектно-сметная документация, что означало отсутствие требований к самому объему работ. А в предмете торгов сами строительные работы были объединены с поставкой медицинского оборудования и указаны конкретные названия моделей и фирм-производителей без возможности представить эквивалент.
Закупка была отменена предписанием ФАС, однако заказчик, Дирекция единого заказчика по строительству, капитальному и текущему ремонту объектов РАМН, проигнорировал предписания регулирующего органа и объявил победителя тендера. Как предположили в ОНФ, представители РАМН рассчитывали выиграть время: пока ФАС опротестует итоги конкурса в суде, деньги можно «освоить». «Господа ушлые чиновники из РАМН очень хотели провести это строительство до слияния с Российской академией наук, ведь слиянию будут подвергнуты и финансовые подразделения. А так, могли бы в одну «калитку» все освоить. В этом и есть суть их упорства и отказ исполнять решения ФАС России», – написал на своей странице в Facebook председатель правления «Безопасного Отечества» Дмитрий Жирков. РАМН отменила результаты сомнительного конкурса лишь после вмешательства Генпрокуратуры.
САМООБСЛУЖИВАНИЕ
≪Нужно крутиться, добывать гранты≫
Какие коммерческие опыты ставят в НИИ экспериментальной медициныПетербуржские институты попытку структурного объединения академических организаций наблюдают не впервые – в 2010 году в Санкт-Петербурге пытались создать городское отделение РАН , в которое вошли бы все учреждения других академий, в том числе РАМН . «Малая» реформа так и не состоялась, а контуры «большой» только-только определились. В НИИ экспериментальной медицины Северо-Западного отделения РАМН необходимость перехода в новую экономическую формацию была осознана еще несколько лет назад. Сейчас институт работает и с академиями, и с министерством, и с бизнесом. Об опыте балансирования между разными источниками дохода в блиц-интервью VM рассказал замдиректора института по инновационной деятельности Антон Орлов.
– Что изменится для вас с реформой академии?
– Что-то изменится, но что именно – я не знаю: вся эта архитектура еще не создана.
– Из чего сейчас складываются источники дохода института?
– В основном это целевое финансирование, которое идет через Академию наук и гранты. 90% средств поступает через РАМН. Точно так же академические учреждения «большой» академии получают финансирование от нее.
– Какой у вас бюджет?
– Меньше миллиарда рублей в год.
– Судя по состоянию старого здания института на Каменноостровском проспекте, бюджетных средств не хватает.
– Нужно крутиться, добывать гранты. Сейчас за счет внебюджетных средств создаем там новую биолабораторию по генной инженерии белка – для разработки новых препаратов. Думаю, в дальнейшем она будет развиваться и расширяться. У нас большие планы. Институт когда-то создавался принцем Ольденбургским для прикладных исследований инфекционных заболеваний, создания вакцин. При ближайшем рассмотрении оказывается, что у серьезной фундаментальной науки есть прикладное применение. Ее результаты интересуют практическую фармацевтику.
Сейчас у нас два серьезных гранта по программе «Фарма-2020» (подпрограмма «Доклинические исследования отечественных инновационных лекарственных средств») по разработке инновационных белковых препаратов – вакцины и препарата для подавления алкогольной зависимости. Это наши оригинальные разработки – дженерики программой не финансируются. Потом, при успешном завершении первого этапа, возможны гранты на клинические исследования и, совместно с коммерческими партнерами, запуск в производство. Своего производства у института нет, хотя есть программа создания инновационного научно-практического комплекса для реализации полного цикла исследований и запуска в производство новых препаратов и систем диагностики, а также вывода их на рынок. Предусмотрена образовательная составляющая. Она уже присутствует: на базе института создана кафедра СПбГУ. По всем этим направлениям мы работаем. К сожалению, не все делается быстро.
– Кто кому платит в сотрудничестве с СПбГУ ? Или так ставить вопрос нельзя?
– Это первый этап, мы только-только, с этого года, начали читать лекции студентам. Есть вопрос кадров, важно, кто придет работать в этот институт в дальнейшем. Есть базовая кафедра, и наши же сотрудники преподают студентам, а те занимаются практической работой на базе института. Мы заинтересованы в том, чтобы часть из них продолжила научную карьеру в стенах нашего института.
– Входит ли в образовательную программу клиническая практика?
– Да, у нас уже проходят обучение шесть клинических ординаторов.
– Чья у вас клиническая база?
– Наша.
– Клиническими испытаниями ваших препаратов вы будете заниматься на этой базе?
– Совершенно необязательно. До клинических испытаний еще надо дойти, этой стадии еще нет. Когда дойдем, структуры Минздрава определят для нас клинические базы. Если первой фазой исследований (испытание безопасности ЛС на здоровых добровольцах) мы можем заниматься у себя, то для третьей фазы нужного профиля (инфекции, алкоголизм) у нас в клинике нет – у нас небольшая клиническая база. Мы ставим задачу в рамках инновационного комплекса создать более многопрофильную клинику с действительно научными койками, в том числе по двум основным нашим нынешним направлениям: неврологии и сердечно-сосудистым заболеваниям. Не можем мы испытывать и онкологические препараты. В дальнейшем возможны разные варианты. Когда программа будет одобрена, станем привлекать внебюджетные средства (сейчас есть структуры, готовые вкладывать деньги в высокотехнологичные биомедицинские направления). Но мы не являемся коммерческой организацией, и наши действия четко регламентированы.
– Что-то вроде ГЧП с фармкомпаниями?
– Да. Не обязательно с фармкомпаниями, но в частности – и с ними. В любом случае, ГЧП – необходимость. По тем же двум грантам в рамках программы «Фарма-2020» коммерческие партнеры присутствуют как источник внебюджетных средств. Есть действующее партнерство с двумя серьезными производственными фирмами. Другое дело, что все медленно стыкуется. А создание инновационного комплекса – на стадии согласования во властных структурах, от которых зависит, будем ли мы привлекать партнерские компании.
– Проходят ли сейчас на вашей базе какие-либо клинические испытания, ваши или сторонние?
– Пока нет, но у нас есть такие планы. Они также могут быть источником доходов. Не так давно наша клиника была аккредитована. Кроме того, оказываем медицинские услуги на коммерческой основе. Но по удельному весу это далеко не половина наших доходов, значительно меньше, по крайней мере, пока. Сейчас в клинике появилось новое руководство, более мобильное. В этом году сдано новое отделение по малоинвазивной хирургии, прежде всего, сосудистой. Сейчас нужно лицензировать его и получить квоты. Мы получили серьезное оборудование за относительно небольшие деньги, привлекли грамотный персонал. Думаю, с начала 2014 года оно будет работать в рамках ОМС, ДМС и оказывать коммерческие услуги. Сейчас через ОМС мы получаем доходы, но небольшие. В основном мы получаем целевое финансирование. Государство дает задание по числу коек и пациентов.
– Насколько важна для вас сейчас проблема интеллектуальной собственности?
– Непростой вопрос. Ученые начинают понимать, что патент ради патента ничего кроме позиции в списке публикаций не приносит, а денег определенных требует. Поэтому идет патентование того, что может найти практическое применение. По идее, результат интеллектуальной деятельности должен быть серьезным источником доходов. Гранты также предоставляются с условием патентования нами инновационных препаратов.
У некоммерческого научного учреждения есть иные, чем величина дохода, целевые показатели, определенные РАМН. В программе развития медицинской науки до 2025 года есть Приложение №2 с этими показателями: должно быть столько-то сотрудников с индексом Хирша выше пяти… У нас есть сотрудники с очень приличным индексом, в том числе выше 10 – например, 12. Институт на очень неплохом счету у РАМН, в том числе по индексу цитируемости. В первую десятку мы входим точно.
