– Почему вы решили взяться за пациентов с COVID-19?

– Беда сплачивает людей, и государство с бизнесом объединились, создав единое движение с едиными целями. Мы, конечно, понимали, что для группы компаний перепрофилирование под коронавирус – проект социальный.

– То есть вы на нем не заработали?

– Мы и не рассчитывали на этом что-то зарабатывать. Больших убытков в клинике на Лобачевского, благо, не было, в отличие от клиники на Павлова, где пришлось сделать крупные инвестиции в оборудование и стройку.  Понятно, что финансовые результаты – по итогам перепрофилирования и те, что были в наших планах, – будут абсолютно разными.

– Сколько вы потратили на перепрофилирование. Во что именно пришлось вложиться?

– Как известно, в клинике, где находится инфекционный стационар, не может осуществляться деятельность по другим направлениям, поэтому плановый прием мы прекратили. И за неделю построили перегородки, перекрытия лифтовых холлов – для верной логистики. На инженерные работы ушло несколько миллионов рублей.

К приему пациентов с COVID-19 клиника на Лобачевского была готова, нам хватало оборудования – как в реанимационном отделении, так и в стационаре. Однако на приобретение СИЗ – а это очень важно – пришлось потратиться: один комплект защиты стоит порядка 3 тысяч рублей, а их ежедневно требовалось 150 штук.

Иная ситуация с клиникой на Павлова, где из онкологической больницы пришлось сделать инфекционный стационар. Было закуплено большое количество оборудования – для отделений интенсивной терапии, трансфузиологии, для стационара и так далее.

– Ваши клиники одними из первых в Москве выписали последних коронавирусных пациентов. Какие ресурсы и время потребовались для их возвращения к традиционному режиму работы?

– В среднем неделя. В начале апреля мы полностью закрылись для планового приема, поэтому после выписки последнего пациента с коронавирусной инфекцией снесли ненужные перегородки, чтобы восстановить логистику пациентов и персонала, провели дезинфекцию всех помещений клиники, систем вентиляции, оборудования.

Протестировали всех сотрудников на антитела и методом ПЦР. Все медработники, задействованные в «грязной» зоне, были отправлены на двухнедельный карантин, часть из них для плавного восстановления мы отправили на изоляцию заранее.

– А сколько вы потеряли из-за перепрофилирования, например, в клинике на Лобачевского?

– Говорить об этом сейчас сложно, позже посчитаем. Другой вопрос, что, во-первых, мы не потеряли наших клиентов и будет отложенный спрос. Во-вторых, мы были рядом с нашими пациентами. Мы не отвернулись от них, а помогали, что наверняка сыграет в нашу пользу.

Глобально этот проект оказался для нас очень интересным, в том числе потому, что мы отработали определенные лечебные схемы, получили уникальный опыт. Коронавирус, да и другие вирусные инфекции, с нами всерьез и надолго.

– В течение двух месяцев, насколько мне известно, в вашей клинике прошли лечение более 300 пациентов с COVID-19. Все коммерческие?

– Около 80% пациентов лечились за собственные средства, около 20% – по полисам ДМС и корпоративным страховкам.

– В «Медси», по нашим данным, курс лечения COVID-19 стоит от 400 до 900 тысяч рублей, а у вас?

– Наши цены сопоставимы с уровнем «Медси», может быть, даже несколько повыше, но это доступные цены. Через несколько дней после начала коронавирусного приема клиника была загружена на 100%, поэтому я считаю, что мы выбрали правильную ценовую политику.

– Из чего складывался ваш «коронавирусный» тариф?

– Все, конечно же, зависело от тяжести состояния пациента и от продолжительности курса. Понятно, что в коммерческой клинике случай лечения тарифицируется иначе, чем в системе ОМС, а итоговая стоимость складывается из суммарной цены набора услуг.

Некоторые пациенты лечились 1,5 месяца, например, при этом половину времени провели в отделении интенсивной терапии, где получали дорогостоящее лечение. Другие проводили в клинике три дня, и стоимость их лечения была ниже – в 10 раз, в 15 раз.

Минимальный набор услуг – инструментальная диагностика, то есть КТ легких, лабораторная диагностика, пребывание в палате или в отделении интенсивной терапии, а также медикаменты.

– VIP-палаты в клинике на Лобачевского пациентам с коронавирусом предоставлялись?

– Мы пошли по пути максимальной безопасности пациентов, поэтому посчитали правильным госпитализировать каждого исключительно в одноместную палату. У нас есть одноместные палаты разного уровня, безусловно.

– А бывали случаи, когда пациенты самостоятельно переводились к вам из государственных клиник?

– Таких было немало. К нам переводились как люди, нуждавшиеся в дополнительном сервисе, так и заразившиеся коронавирусом пациенты из нашей клиентской базы.

У части пациентов есть исторически сформированное доверие к нашей клинике. Другим нас советовал кто-то из близких, кто уже прошел у нас успешное лечение. Третьи хотели лежать в отдельной палате, что невозможно в госмедучреждении.

– Какие лекарственные схемы вы использовали при лечении коронавирусных больных? Насколько они оказались эффективными?

– Врачи во всем мире отмечают три основные проблемы у пациентов с коронавирусной инфекцией – гипервоспаление, гиперкоагуляция и гипоксемия.

Что касается воспаления, то это то состояние, когда собственная иммунная система воспринимает собственные ткани и органы как чужеродные и возникает фактически аутоиммунное повреждение многих органов и в первую очередь легких. В этом случае крайне важно своевременное и осмысленное применение так называемых биологических препаратов, в первую очередь, тоцилизумаба и левилимаба. Во всех мировых гайдлайнах эти препараты есть и у нас они тоже показывали хорошие результаты.

Второе состояние после воспаления – это гиперкоагуляция, то есть измененная свертываемость крови. Здесь важно применение антикоагулянтов в достаточно больших дозах, потому что изменение свертывающей системы и эндартериит при коронавирусе могут оказать значительное влияние на состояние пациента.

И наконец, гипоксемия, когда снижается содержание кислорода в крови, потому что легкие являются самой частой мишенью коронавирусной инфекции. И в этом случае мы изменили традиционную терапевтическую парадигму.

Раньше пациентов при повреждении легких активно переводили на искусственную вентиляцию. Но при коронавирусной инфекции ИВЛ, к сожалению, редко заканчивается успехом. И мировая, и отечественная статистика говорят о том, что только 10% пациентов, которых переводили на ИВЛ, удалось отлучить от респиратора.

Поэтому мы активно использовали неинвазивные методы респираторной поддержки, в первую очередь высокопоточную подачу кислорода (оксигенацию), и видели очень хорошие результаты. Фактически изменился взгляд на проблему гипоксемии, изменилась парадигма у докторов. И, безусловно, при гипоксемии очень эффективна была так называемая прон-позиция – это положение на животе.

– Плазму крови от выздоровевших доноров использовали?

– Нет, этот метод находится на этапе проработки и пока не доказал свою эффективность, а также не нашел отражения в официальных рекомендациях. Да, ряд ведущих медцентров уже имеют опыт его применения, но пока еще не совсем ясно, насколько он сработает. Но метод перспективный, надо им заниматься.

– Почему «К+31» на Лобачевского не работала по коронавирусу в системе ОМС?

– Тариф на лечение COVID-19 в Москве, безусловно, недостаточный. Однако отрадно, что правительство города ведет диалог с частными клиниками, которые принимали пациентов по ОМС, обсуждаются разные возможности покрыть не учтенные тарифом расходы.

– А какие это предложения, кроме отсрочки по налогам и послаблениям по арендным платежам?

– Обсуждаются всевозможные гранты, компенсации клиникам профильных инвестиций – в оборудование, строительство, в том числе из бюджета Москвы.

– Михаил Мурашко как-то сказал, что небольшие частные клиники «неохотно» помогают в борьбе с коронавирусом. Что, по вашему мнению, мог иметь в виду министр?

– Может быть, он имел в виду долю частных клиник в общем ряду инфекционных стационаров: да, она не так велика. Кроме того, в регионах частных клиник со стационарными, и главное, реанимационными мощностями, единицы. Погоды они не делают, составляют только несколько процентов от общего коечного фонда. Какой-то дискриминации по признаку формы собственности мы не видим. Напротив, можно отметить очень конструктивную позицию – как со стороны федерального Минздрава, так и со стороны Москвы. Я искренне сейчас говорю, а не для того, чтобы быть политкорректным.

– В Москве частные медцентры могли проявить большую активность в борьбе с коронавирусом?

– Я думаю, оборудованных частных коек было достаточно.

– Клиники боялись браться за «ковидную» работу?

– Решиться на это, совершенно точно, было непросто. Сказался стресс, не было понятно, каким образом частная клиника будет взаимодействовать со скорой помощью, Департаментом здравоохранения Москвы, Роспотребнадзором. Частники не настолько плотно встроены в единый государственный организм оказания помощи, но все стороны себя достойно проявили. Пандемия показала, что мы в момент общей беды способны объединяться.

– Московские стационары в период нарастания эпидемии столкнулись с нехваткой кадров, пришлось даже студентов привлечь. Вы справились своими ресурсами?

– На Лобачевского справились, у нас достаточно было и докторов, и медицинских сестер. Что касается клиники на улице Академика Павлова, то туда привлекали специалистов с рынка, но костяк коллектива составили сотрудники подразделений ГК «МедИнвестГрупп».

– Медработники частных клиник за работу с COVID-19 должны были получить «президентские» доплаты наравне с коллегами из госсектора. Ваши сотрудники их получили?

– «Президентские» выплаты составили порядка 20% от общего ФОТ клиники на Лобачевского. Кроме того, мы сами повысили сотрудникам премии на 60–100% от основной зарплаты.

– Кто, на ваш взгляд, больше пострадал от перепрофилирования в инфекционные стационары – частные или государственные клиники?

– Сложно было всем – и государственным, включая федеральные медцентры, и частным игрокам.

Я бы не разделял сейчас операторов по формам собственности, потому что некоторые частники, так же как и государственные по узким и высокотехнологичным направлениям, остались без пациентов. Многие пациенты пока просто боятся приходить в клиники, опасаясь заразиться.

И вообще, история с коронавирусом сгладила границы между частными и государственными больницами. Масштаб ущерба от перепрофилирования под больных с COVID-19 зависит от особенностей конкретной клиники, от готовности ее к работе, от команды, от того, насколько быстро клиника может перепрофилироваться обратно.

– Какие основные риски для частных клиник вы видите сейчас, после прохождения пика эпидемии. Как быстро частники вернутся в седло?

– Нужно быть готовыми к работе в новых реалиях, самое главное – обеспечить безопасность пациентов и сотрудников. В «К+31» мы проводим детальную диагностику на COVID-19: определение уровня антител к COVID-19, ПЦР-диагностику и при необходимости КТ легких. Эти три составляющие являются основой безопасности пациентов и обязательны перед госпитализацией в клинику.

Теперь придется больше использовать СИЗ, создавать отдельные входы-выходы, обеспечивать логистику движения пациентов с подозрением на инфекцию и тех, у кого наличие инфекции исключено. Также во всех многопрофильных клиниках должны быть созданы обсервационные отделения, куда будут госпитализированы пациенты до их полного обследования, до их пересечения с персоналом, другими пациентами. Плюс, конечно, будет проводиться еженедельное обследование сотрудников на уровень антител и вирусовыделение методом ПЦР.

Что касается сроков восстановления, то все будет зависеть от двух факторов – эпидситуации и платежеспособного спроса населения.

– То есть частная медицина коронавирус переживет?

– Медицине грех жаловаться, потому что многие бизнес-отрасли после пандемии вообще перестанут существовать.

Мы ожидаем, как я уже говорил, отложенный спрос, которому способствует обострение хронических заболеваний у пациентов, необходимость получения перенесенных плановых услуг. Будет традиционный летний спад, однако после наращивания оборотов осенью к началу 2021 года, думаю, рынок вернется к прежним объемам.

Необходимо, я считаю, наращивание темпов консолидации рынка медуслуг. До сих пор 80% частных медицинских организаций страны не относятся к числу крупных.

Временный кризис вынудит всех операторов находить точки взаимодействия, будут и слияния, и поглощения, и совместные проекты. И те компании, которые будут качественно работать, а также смогут объединиться, выйдут из пандемии не то чтобы победителями, но как минимум сухими из воды.