«МЫ ГОТОВЫ ПРИНЯТЬ ПАЦИЕНТА В ЛЮБОМ СОСТОЯНИИ»

– Вы долго работали в Европейском медицинском центре. Что из полученного вы использовали в Ильинской больнице, а что принципиально сделали по-другому?

– В ЕМС я проработал почти восемь лет, и за это время было построено почти шесть сложных медицинских объектов, так что многое из опыта технологического проектирования, организации стройки и прочего, конечно, пригодилось. Принципиально было то, что здание Ильинской больницы не приспосабливалось, а изначально строилось под медицину, начиная с котлована. Многие идеи, новые именно для меня, здесь удалось реализовать. Например, отделение экстренной помощи. Здесь в одном пространстве мы объединили и палату экстренной помощи со всеми возможностями для интенсивного пособия, и экспресс-лабораторию, и компьютерную томографию, и катетеризационную лабораторию для любых рентгенэндоваскулярных вмешательств и так далее.

Это исключительно важно, когда больница готова принять пациента в любом, угрожающем жизни, состоянии. Мы разработали 11 базовых клинических путей, сформулированных по синдромальному принципу, что позволяет эффективно мобилизовать наши возможности в зависимости от ситуации. Например, при синдроме, условно называемом «боль в грудной клетке», мы можем столкнуться и с инфарктом, и с пневмотораксом, и с тромбоэмболией легочной артерии. Задача такого отделения – это триаж, постановка диагноза, мобилизация персонала, выполнение лечебных мероприятий и прочее. Так, при остром коронарном синдроме (например, при инфаркте миокарда с подъемом сегмента ST) весь процесс должен уложиться в один час.

Учли нюансы, связанные с логистикой внутри госпиталя. Иначе устроили центр женского здоровья, детское отделение. Сделали много лифтовых групп – их в здании девять. Еще одна особенность Ильинской – наличие полноценного реабилитационного отделения, которое работает в непосредственном контакте с клиникой, является ее частью. Этот подход выражается в концепции межклинической службы. Таких служб в Ильинской больнице будет три – реабилитация, клиническая психология и служба боли.

Это означает, что реабилитолог начинает работать с пациентом еще до операции или в момент его поступления, если речь идет о травмах или иных экстренных состояниях, особенно при острых неврологических расстройствах. С другой стороны, клиника поддерживает реабилитологов, обеспечивая им при необходимости интенсивное или диагностическое пособие, консультации специалистов. На самом деле никакого велосипеда мы не изобретали. Ильинская больница – это обычный среднестатистический госпиталь, который вы можете увидеть в Германии, Италии или Израиле.

– Вы как-то заявляли, что создаете «альтернативную систему организации медицинской помощи». Это альтернатива чему – государственной, частной медицине?

– Это альтернатива архаичному и совершенно неадекватному принципу эшелонирования пациента, который иногда условно именуют системой Семашко и который, по сути, так и не изжит в России. Здесь мы тоже ничего не изобретали. Трехуровневая система организации медицинской помощи – это общая база для всех систем здравоохранения в мире: общая практика как первый уровень, консультации специалистов, emergency и реабилитация, но уже в рамках госпитального центра, как второй и, наконец, третий – технологичное, сложное оперативное или иное пособие. Есть еще и четвертый – наука. В отличие от эшелонированного построения, в системе уровней пациент движется от компетенции к компетенции, а не от квалификации к квалификации.

Хирург есть и в поликлинике, и в госпитале, только они очень разные. И это все прекрасно понимают. Между ними связи нет никакой, они знать друг про друга не знают, они даже финансируются по разным принципам, хотя оба в ОМС. Такой подход формирует и колоссальную финансовую неэффективность, и полную фрагментацию клинического процесса, а кроме того, дает прекрасную почву для всевозможных имитаций бурной деятельности, что мы все регулярно наблюдаем. Таким образом, альтернатива – это объединение в одном клиническом, этическом, организационном и экономическом пространстве трех базовых уровней компетенции. И так работает весь мир.

– На строительство Ильинской больницы ушло пять лет. Произошли ли за этот вообще-то немаленький срок важные, на ваш взгляд, изменения на рынке?

– Два года проект был практически заморожен. Стройка остановилась, не было денег. Так что мы строили больницу не 5 лет, а 2,5 года. Менялся состав акционеров, и этот процесс очень затянулся. Основатели проекта, в первую очередь Абай Закарьянов, взяли на себя колоссальную ответственность и в самый напряженный момент не остановили проект, не распустили коллектив.

Что касается рынка, то глобального ничего не стряслось. Стратеги тут не появились, в частном секторе идет не очень перспективный экстенсивный рост, а правила игры со стороны государства хаотично меняются.

Но несмотря на очень низкую, на мой взгляд, эффективность инвестиций государства в медицину, какие-то небольшие позитивные подвижки в разных сферах происходят. При этом общая ситуация в здравоохранении привела к тому, что все больше врачей из госсектора начинают переходить в частные клиники. Еще несколько лет назад они и подумать об этом не могли, а сейчас в контексте госмедицины они себя не видят. Это сказалось и на нашем проекте – к нашей команде присоединились врачи из городских больниц и федеральных центров. Наблюдаю интересную тенденцию – создание кооперативов. Это когда грамотные современные врачи, которых очень мало, собираются в группу под какой-нибудь вывеской и, не раздражая друг друга всякой совковой галиматьей, совместно лечат своих пациентов, опираясь на доказательную медицину.

«НИКТО НЕ РЕШИЛ ПРОБЛЕМУ ДОСТУПНОСТИ МЕДИЦИНЫ»

– То есть конкуренция в сегменте коммерческой медицины, на ваш взгляд, не обострилась?

– Это абстрактное понятие. Я считаю, что в медицине конкуренции быть не может. Все мировые системы здравоохранения решают и не могут решить проблему доступности медицины. Другой вопрос, что в Женеве и Омске, например, разные представления о ее доступности. Если вы конкурируете за кошелек страховых компаний, то, наверное, там, где речь идет в основном о здоровом контингенте пациентов, какая-то «толкучка» существует. А когда вы говорите и доказываете, что лечите на экспертном уровне, то выясняется, что особой конкуренции у вас и нет. Ее не было пять лет назад, нет и сегодня.

– Как вы намерены это доказывать?

– Моя мечта – через четыре-пять лет работы начать честно публиковать наши клинические результаты. А как иначе? Я уже где-то писал, что абракадабра про «международные протоколы» и «ведущих врачей» – это всего лишь попытка ввести пациента в заблуждение. Ну, про «звезд» умолчим. Доказать что-то можно, только показывая, как мы лечим и с какими исходами.

– Смелое заявление.

– А как еще объяснить пациенту, что вы лечите или пытаетесь лечить так же, как в Европе, США или Израиле? Только публикуя анализ своих результатов. Это колоссальная проблема. Если спросить любого главного врача про исходы, он не ответит. И не потому, что не хочет, а потому, что он их просто не знает. Очень немногие хирурги, например, ведут свои реестры. При этом на каждой троллейбусной остановке у нас пишут: «Мы лечим по международным протоколам». Но никто в действительности не проводит анализ и сопоставление своих исходов, то есть осложнений, рецидивов и прочего, с результатами, публикуемыми в профессиональном мире.

– Вы верите, что наши клиники когда-нибудь начнут собирать и открывать такие данные?

– Не верю. Но это не означает, что этого не надо делать самим. Это довольно сложная работа, требующая больших ресурсов. Тема, конечно, дискутабельная, но такой подход формирует то, что называется репутацией, а это, в свою очередь, единственное, что обеспечивает капитализацию в медицинском бизнесе. Вы прошли по зданию, увидели, что мы все хорошо построили, поставили кучу всяких железяк, а что дальше? Мы знаем случаи, когда клиницисты, используя самую дорогую технику, провоцировали серьезные осложнения и даже смерть пациента. Так бывает, когда берутся за экспертную хирургию, например, не будучи экспертами.

– Какой у вас будет система мотивации персонала?

– Процентов не будет. Я сам много лет формировал эту порочную практику. Больше не хочу. Основная часть дохода врача – это фиксированный оклад, не зависящий от того, что он делает. Мы установили и переменную часть, но она не находится в прямой зависимости от конкретных количественных результатов. И еще одно: премирование врачей – это прерогатива их руководителя, заведующего отделением или службой. Функция администрации – техническое выполнение, не более. Я сталкивался с ситуацией, когда врач начинает планировать свой доход. Это уже из области коммерции, чего допускать нельзя.

«ЗАДАЧА – СДЕЛАТЬ ВЫСОКОМАРЖИНАЛЬНЫЙ ПРОЕКТ»

– Когда вы планируете загрузить клинику так, чтобы она хотя бы сама себя содержала?

– Мы не рассматриваем такой задачи – «хотя бы себя содержать». Задача формулируется иначе – сделать высокомаржинальный проект и принести нашим акционерам доход. По плану примерно через год мы выйдем на полную самоокупаемость и, думаю, приблизительно через пять лет работы – на нормативный уровень капитализации.

– За счет чего? На ДМС, судя по вашим заявлениям, вы не ориентируетесь.

– ДМС – объективно ограниченный сегмент. Это корпоративный сектор, денег для финансирования сложного лечения там нет. Мы открыты для всех страховых компаний, но их возможности и специфика нам понятны. Мы не планируем выручку от ДМС выше 25–30%. Таким образом, в основе модели – пациент, который платит сам. Мы очень хорошо локированы – находимся в окружении 600 тысяч человек, если брать сектор от Киевского до Волоколамского шоссе. Здесь не много медицины, соответствующей ожиданиям местного населения.

Сейчас пациентам приходится ездить на лечение в Москву, убивая на это целый день. А для нас открываются большие перспективы в области семейной медицины, экстренной помощи, реабилитации. Это с одной стороны. С другой, мы собрали настоящих экспертов в своих областях, современных, без каких-либо оговорок, врачей, каждый – с именем и репутацией. Когда речь идет о сложной медицине, расстояние, локация не имеют ни малейшего значения. Все это, в сочетании с большими техническими возможностями клиники, полагаю, даст скорый результат.

– Задолго до открытия вы начали плотно работать с различными соцсетями. Сколько потратили на маркетинг?

– Копейки. В последние годы из практики ушли такие дорогие и редко эффективные инструменты продвижения, как радио, борды, печатные издания. Сейчас все в сети. Да, мы выкупаем несколько бордов, но исключительно для навигации. От радио отказались совсем – мне прислали сводку: одна рекламная сессия стоит в четыре раза больше, чем весь маркетинговй бюджет по продвижению в соцсетях и интернете. За год мы сделали Facebook Ильинской больницы, где уже более 32 тысяч подписчиков. Социальные сети, блогеры, YouTube и другое – пока мы ориентированы на эти способы продвижения информации.

– На какой ценовой сегмент вы нацелились?

– Вопрос некорректный, но понятный. Стоимость консультаций врачей у нас будет находиться в диапазоне 5-8 тысяч рублей, койко-день в одноместной палате – около 25 тысяч, УЗИ – 5–9 тысяч рублей, рентгенография органов грудной клетки в двух проекциях – 5 тысяч рублей. Это для примера, весь прайс-лист мы опубликуем на сайте через пару недель.

– Планируете работать в ОМС?

– Это для меня пока вопрос – я просто не понимаю экономику этого мероприятия. Формально для бизнеса, где есть существенные инвестиции в инфраструктуру, тариф, не предусматривающий покрытия CAPEX и маржу, невозможен. Но так как ценообразование в ОМС дело сейчас почти художественное, то есть не поддающееся никакому осмыслению, все возможно. Народ тянется к «аппетитным» тарифам. Ситуация настолько порочная, что рано или поздно все это плохо кончится.

– Но если вы собираетесь заниматься химиотерапией, почему бы не попробовать поработать по ОМС?

– Химиотерапия – это этап большого и сложного лечебного процесса, лечение с нее не начинается и ею не заканчивается. И вообще, принятие решения о том, какая и в каком объеме будет применяться химиотерапия, лежит в зоне ответственности мультидисциплинарной команды. В этом смысле, работая по жесткой системе ОМС, вы имеете очень много рестрикций, прежде всего связанных с возможностью дать пациенту лучшее лечение, не говоря уже о том, что есть ограничение и по препаратам, структура тарифа и так далее. Плюс вся эта бюрократическая история, что вы должны будете, выполняя стандартную услугу, 48 тысяч бумажек написать, а потом вас еще оштрафуют, скажут, что вы в истории болезни не там запятую поставили, поэтому вам страховая компания ничего не заплатит.

– А претендовать на ВМП, не погруженную в базовую программу ОМС, планируете?

– Претендовать можно на что угодно. Там свои битвы титанов. Это лоббирование и прочее. Не очень все это привлекательно. Хаос при формировании экономической политики привносит свою долю в общую сумбурную картину.

«ВСЕ МОЖНО ТИРАЖИРОВАТЬ»

– Какого суммарного объема инвестиций потребовал проект?

– Общие инвестиции составили 4,3 млрд рублей, из них почти 50% – это проектное финансирование Сбербанка. На моей памяти еще не было проектного финансирования банка в такую сложную медицинскую инфраструктуру на этапе green field. Банк в этом проекте показал себя исключительно профессионально. Сейчас мы занимаемся подготовкой второго этапа. Объем финансирования пока не уточню, мы еще делаем модель. Второй этап – это прежде всего детский госпиталь, радиотерапия, большой центр амбулаторной хирургии и, возможно, гематология.

– У Ильинской больницы разные акционеры. Как вам с ними работается?

– Пока мне удается поддерживать консенсус по вопросу о том, что сначала медицина, потом EBITDA. Обычно хотят наоборот, что довольно печально заканчивается. Зарабатывать можно только после того, как вы создали медицинскую компетенцию. Зарабатывать без нее, как пытаются делать 99,9% операторов рынка коммерческой медицины, путь в никуда. Мы отталкиваемся от того, что создаем сложную интеллектуальную конструкцию, которая должна создать эту самую репутацию, компетентную медицину, и только это начнет потом капитализироваться, только это определит стоимость бизнеса.

Как и большинство медицинских проектов, мы работаем в пятилетнем горизонте. Для нас 2024 год будет очень важным – тогда мы сможем сказать, состоялась наша модель или нет. Акционеры не мешают этому проекту – они ему помогают, поддерживают. И даже если где-то у них есть альтернативная точка зрения, они не считают нужным ее продавливать. Пока ситуация комфортная.

– Насколько Ильинская больница тиражируемый проект? Или вы не задумываетесь над этим?

– Пока наша задача – это большая медицинская компания с экспансией в различные клинические области. Однако ничего эксклюзивного, все можно тиражировать.

– Какая территория, точнее аудитория, кроме «рублевской», его потянет?

– Увы, медицина – это дорого. Кто говорит иное, тот или лжет, или ничего не понимает в предмете. В этом смысле мы ориентируемся на аудиторию пациентов, которым нужна современная доказательная медицинская помощь и ответственное отношение к ним и их проблемам. Да, это стоит денег, потому что больших денег стоит сложный инженерный объект, медицинское оборудование, время квалицированных врачей, да и сами деньги. Не все проблемы экономики в стране может решить больница, для этого есть еще и государственные институты. По крайней мере, мне так кажется.