РНИМУ им. Н.И. Пирогова стремительно завоевывает репутацию одного из самых скандальных вузов страны. В январе преподаватели психолого-социального факультета Второго меда объявили о создании профсоюзной организации, а уже через несколько дней пожаловались на репрессии со стороны руководства РНИМУ. Обменявшись открытыми и эмоциональными письмами с ректором университета Андреем Камкиным, профсоюзные активисты пришли к решению обратиться в суд и Генпрокуратуру.
Пресс-релиз, в котором преподаватели Второго меда официально уведомили общественность и свое руководство об учреждении в вузе организации профсоюза ≪Университетская солидарность≫, был опубликован 13 января. Этот межрегиональный профсоюз работников высшей школы на сегодняшний день объединяет преподавателей вузов более чем из 13 регионов России.
Причиной создания профсоюзной ячейки в РНИМУ им. Н.И. Пирогова ее активисты называют ≪непрозрачную систему премирования преподавателей≫ и ≪антисанитарные условия на рабочих местах≫. Члены профсоюза, который пока представлен лишь преподавателями психолого-социального факультета вуза, сообщили, что уже запросили у руководства университета действующие локальные нормативные акты, которые должны регулировать условия и принципы оплаты труда работников. ≪Необходимость этого вызвана тем, что преподавателям неясно, растет ли постоянная часть их оплаты труда, какова система распределения премиального фонда, кем и как устанавливается режим рабочего времени и времени отдыха≫, – сообщали в своем заявлении профактивисты.
На сайте ≪Университетской солидарности≫ 17 января появилось сообщение о том, что администрациявуза ≪развязала репрессии≫ против участников профсоюзного движения. В заявлении, в частности, утверждается, что декан психолого-социального факультета Нелли Снежкова донесла до активистов неофициальную позицию ректора, который якобы потребовал список всех учредителей профорганизации и приказал помощникам ≪искать повод для их увольнения≫. Рядовым членам профсоюза было настоятельно рекомендовано покинуть ячейку. К заявлению о выходе из ≪Университетской солидарности≫ декан факультета якобы требовала приложить объяснительные записки с покаянием по факту членства в профсоюзе, утверждали активисты. Всего же, по их словам, из профсоюзной организации, к 10 января насчитывавшей 13 человек, руководству вуза к 27 января удалось ≪вывести≫ шесть человек.
Однако этим борьба администрации вуза и профсоюзных лидеров не закончилась. 27 января на сайте университета было опубликовано открытое письмо ректора РНИМУ Андрея Камкина под заголовком ≪Грязная пена, или История о том, как можно злоупотреблять законами РФ≫. Упомянутые создателями профсоюза непрозрачность премиальных начислений и антисанитарные условия на рабочих местах ректор назвал ложью. Система премирования, по его словам, предельно прозрачна и ≪была утверждена Ученым cоветом вуза в 2012 году и дополнена решением Ученого cовета вуза в 2013 году≫, а все учебные помещения, лаборатории и кабинеты проходят систематическую сертификацию. Лидеров профсоюза ректор назвал ≪собравшимися в кучку бездельниками≫, решившими законодательно прикрыть себя ≪профсоюзным лидерством≫ и пытающимися представить стандартные требования трудовой дисциплины как жесточайшие репрессии и дискриминацию. ≪Ну что же, море, очищаясь, часто выбрасывает на берег грязную пену, и эта пена лежит и гниет у края прибоя. Ее не принимает ниморе, ни суша. Но куски этой пены смыкаются, и, пока идет процесс полного разложения, сильно пахнет сероводородом. Это видели и знают все≫, – пишет ректор, добавляя, что ≪грязная пена будет выброшена океаном нашего Университета≫. По словам Камкина, факты, изложенные в заявлениях профактивистов, а также докладные записки, поступившие ранее в его адрес, уже сейчас могут быть использованы как основание для увольнения за систематическое нарушение трудовой дисциплины.
Впрочем, пока, пообещал ректор, они получат строгий выговор. ≪При повторных нарушениях эти лица будут попросту в 24 часа уволены. Декану факультета, которая вскрыла этот гнойник, будет объявлена благодарность≫, – резюмирует Камкин. Отметим, что в беседе с корреспондентом VM руководители профкома факт получения ими выговоров опровергли.
Уже 28 января активисты отреагировали на ректорское послание, опубликовав ≪Открытое письмо ≪грязной пены≫ ≪океану≫ Университета≫. В ответном послании, в частности, напоминается, что прозрачная система премирования предполагает публикацию регламентирующих ее документов на официальном сайте или хотя бы на внутреннем портале РНИМУ. Опровергают активисты и заявление ректора о соблюдении санитарных норм. ≪Чтобы убедиться в антисанитарных условиях в нашем вузе, достаточно пройтись по отдаленным помещениям главного здания и увидеть несоответствие реальных условий труда и обучения тем сертификатам, которые упомянуты в письме ректора, или провести опрос студентов и выпускников университета о том, привлекались ли они к уборке помещений≫, – заявили подписанты. Активисты выразили возмущение оскорбительным тоном письма ректора, ≪унижающим профессиональную честь и достоинство≫ не только членов профсоюза, но и студентов (подробнее о позиции лидеров профсоюза – в интервью на стр. 7).
≪Отдавая должное художественному таланту и изысканной метафоричности А.Г. Камкина, мы полагаем, что содержание письма совершенно недостойно руководителя такого известного учреждения, как РНИМУ им. Н.И. Пирогова≫, – заключают преподаватели. В начале февраля они намерены посвятить в свой конфликт с администрацией Генпрокуратуру, Минздрав и Минобразования, направив обращения в эти ведомства. Кроме того, профактивисты заявили VM, что готовят судебные иски о защите профессиональной чести и достоинства, а также ≪по факту дискриминации по профсоюзному признаку≫.
Представители Минздрава ситуацию в подведомственном вузе не прокомментировали.
АКТИВ В ПОИСКЕ
≪Все происходящее многим кажется сюрреалистичным≫
Профсоюзные активисты Второго меда объяснили VM, за что воюют
О мотивах и последствиях создания профсоюза VM рассказали руководители ячейки – старший преподаватель кафедры общей психологии и педагогики Алексей Паршуков и доцент кафедры клинической психологии Юлия Чебакова.
– Причинами создания профсоюза вы называли «непрозрачную систему премирования преподавателей» и «антисанитарные условия на рабочих местах». Какие конкретно нарушения вы имели в виду?
А.П.: Если говорить о наиболее давних нарушениях, то это действительно антисанитарные условия. На «ректорском» входе и прилегающих коридорах убираются, так же как и в административной части здания. В дальней части здания, где, собственно, и располагаются кафедры и учебные помещения, уборка не проводится. У нас на факультете убираются сами студенты. Как заявил осенью 2012 года сам ректор в «Университетской газете», денег на клининг кафедр и учебных помещений у вуза нет. Поэтому, пишет ректор, преподаватели и студенты могут сами «поработать шваброй».
По поводу премий. Раньше они распределялись пропорционально, в зависимости от ставки, на всех сотрудников. В конце лета заведующие кафедрами начали устно доводить до сотрудников информацию о введении новых критериев премирования. Откуда они взялись, какими положениями регламентируются – на тот момент было непонятно. Критериями, по сути, стало выполнение формально-административных обязанностей. Куча формальных критериев, вроде охраны труда и ответственности за пожарную безопасность, которые даже не предполагают оценку качества выполнения этих дополнительных обязанностей.
Допустим, у меня была премия за счет дополнительных нагрузок – ведение журнала инструктажа по охране труда, обновление информации на внутреннем портале, ответственность за введение балльно-рейтинговой системы. Другие сотрудники, у которых не было дополнительных обязанностей, не получали премии, потому что якобы не подходили под эти критерии, хотя полного перечня этих критериев и премирования по ним никто не видел. При этом размер премирования за разработку балльно-рейтинговой системы был весьма существенным – по разным сведениям, от 1 до 3 млн рублей на кафедру. Но чем определялся такой размер и, главное, сохранится ли он таким же для кафедр, которые только еще будут переходить на БРС, или изменится – рядовым сотрудникам неизвестно.
– Непрозрачность системы премирования, по вашему мнению, свидетельствует о каких-то махинациях?
А.П.: Мы создавали профсоюз, чтобы иметь возможность понять, нарушаются наши права или нет. Есть ощущение, что они нарушаются – хотя бы потому, что, согласно трудовому законодательству, мы имеем право знать о системе оплаты труда. Но никаких документов ни на внутреннем портале, ни, тем более, на официальном сайте не выложено. Фактически эта информация является закрытой. Коллективный договор представлен на сайте, но в усеченном виде – без приложений к нему, которые как раз и регламентируют систему премирования.
– Как относятся к вашей деятельности коллеги? Насколько я понимаю, профсоюз пока ограничен представителями психолого-социального факультета.
Ю.Ч.: Большинство кафедр рассредоточено в разных местах города, поэтому прямой контакт затруднен даже географически. На самом деле нас настолько поглотила вся эта ситуация, что только сейчас планируем какие-то контакты наладить. Вообще, реакция неоднозначная. Некоторые студенты относятся к публикуемым нами в социальных сетях письмам с недоверием. Около половины моих коллег по кафедре клинической психологии относятся к нашим действиям положительно. Хотя они не всегда могут свою позицию озвучить.
Все происходящее многим кажется сюрреалистичным, и в этом они правы. Я, например, не ожидала, что ректор напишет открытое письмо таким «неофициальным» языком. В нашем ответном письме мы иронично отдали дань его художественному таланту. Вообще же открытое письмо ректора содержит столько недостоверных фактов и откровенной клеветы, что мы при поддержке Конфедерации труда России готовим судебные иски не только по фактам дискриминации по профсоюзному признаку, но и о защите нашей профессиональной чести и достоинства.
А.П.: Надо учитывать, что давление оказывается не только на нас, членов профорганизации, но и на всех сотрудников. Например, мои коллеги по кафедре общей психологии, так же как и я, обязаны по новому графику отсиживать 36 рабочих часов в неделю на рабочих местах. Иначе угрожают потерей работы, расформированием факультета. Вследствие такого давления часть коллег оценивает появление профсоюза однозначно негативно, часть относится амбивалентно. Есть и те, кто безусловно, хотя и негласно, поддерживают.
– По поводу 36-часовой недели. В чем минус этого нововведения? Для многих это стандартный режим работы.
Ю.Ч.: Надо различать рабочее и присутственное время. На практике они не совпадают, так как в эти 36 часов входит учебная, учебно-методическая и научно-исследовательская работа. Обычно учебная работа занимает максимум 15-16 часов из 36-ти, потому что основная часть работы связана с написанием статей, проведением исследований, ведь университет у нас все-таки научно-исследовательский. Соответственно, требование, что все 36 часов мы должны находиться на территории кафедр, выглядит абсурдным. Хотя бы потому, что «рабочих мест» в строгом понимании этого слова у нас нет. Кроме того, у нас не цеховое производство на оборудовании, поэтому такая строгая привязка к рабочему месту неоправданна. У нас 15 сотрудников, но даже если на кафедре находятся три сотрудника – работать уже нельзя, поскольку компьютеров, например, всего два. Плюс на прошлой неделе у нас было жутко холодно. У нас подвальное помещение, и температурный режим на протяжении целой недели совершенно не соответствовал никаким СанПиНам. Коллеги на соседней кафедре включили два обогревателя, в результате чего у нас выбило все розетки и несколько часов вообще не было электричества. Это частности, но из этого складывается вся картина.
А.П.: При этом требования эти формально существовали всегда, но на них закрывали глаза большую часть времени – за исключением «особых» периодов, вроде проверок и аккредитаций. Сейчас же, после создания профсоюза, контроль за соблюдением этой нормы, за нашим пребыванием на кафедре, используется, по сути, как инструмент репрессий.
– Вы заявляли, что администрация угрожает увольнением. Но реальных увольнений не было?
Ю.Ч.: Пока нет. Но угрозы были, да и отдел кадров не просто так ведь приходит к нам теперь часто с проверками. Угрозы в том числе содержатся и в открытом письме ректора, будто у него уже сейчас есть все основания нас уволить.
– Насколько эффективны эти действия администрации? Другими словами, сколько человек состояло в профсоюзе до конфликта и сколько осталось сейчас?
А.П.: На момент начала репрессий, то есть на 10 января, в профсоюзной организации университета состояли 13 человек. К концу января из состава вышли шесть человек. Но ряд сотрудников, напротив, присоединились к нам.
– В своем письме Андрей Камкин напоминает, что вы, будучи психологами, не являетесь медиками. В целом имеет какое-то значение, что профсоюз состоит пока именно из представителей психолого-социального факультета?
А.П.: Есть версия, что наш факультет создавался исключительно ради получения институтом статуса университета. Необходимо было создать факультет, выпускающий специалистов немедицинских специальностей. Это был 2001 год. Поэтому многими нашими коллегами сама необходимость существования нашего факультета ставится под сомнение. Сейчас нам намекают на возможность расформирования факультета. Это может означать установку на утрату Вторым медом статуса университета для последующего объединения его с другим университетом в рамках принятой сейчас стратегии укрупнения вузов.
На счет того, являются ли психологи медиками, наш ректор прав и неправ одновременно, это очень дискуссионный вопрос. В любом случае, мы являемся полноценными сотрудниками вуза, а медики мы или нет – в данном случае роли играть не должно.
